Посторожишь моего сторожа?

Неужели я начинаю понимать своего отца? Он любил партию, которая обещала сделать нас, разных, единым целым. Первая война сблизила нас, заставив нас, жителей разных областей, сражаться плечом к плечу. Ты мечтал о новой войне, что закрепит нашу общность. На новую войну за империю Севера, Юга, Востока и Запада пойдем мы все и поймем, что нет разницы между городами, языками и предками. Ты думал, что партия — величайшее благо, потому что она объединит нас. Великая империя, в которой общее будет важнее местного…

— Я понимаю, о чем вы. Я живу на Севере и дружу с северянами. Хуже того, я дружу с иностранками и… и женился бы на одной из них.

Тот оглянулся на Марию — она брезгливо рассматривала пыльные книги на полках.

— Вы идете дальше, чем ваш отец, — печально сказал он.

— Да, я бы создал одну общечеловеческую страну.

— Да, южное самосознание умирает. Молодежь уезжает в Мингу, а потом на Север или на Запад. Вы работаете там и женитесь на девушках не южных кровей, что не знают наш язык. Вы говорите на чужом «общем» языке. Хозяин не смирился с этим. Хозяйка была убита горем, но заявила, что не примет у себя детей от женщин «мутных кровей». Она умерла, а хозяин прожил после нее три десятилетия. В области не было женщины, что сравнилась бы с ней по происхождению и национальному достоинству. Это ее портрет, она не признавала фотографии. Она говорила, что фотография и кино убьют традиции, они заманивают молодежь в города, а потом молодежь не возвращается домой.

Со странным чувством Альберт взглянул на большой портрет над пустым камином в библиотеке. Застывшими глазами на него сверху глядела еще молодая женщинами с пышными черными волосами и в устаревшем черном платье. В ее позе и выражении вытянутого белесого лица угадывались жуткая по нынешним временам гордость и неестественная сдержанность, за которыми она словно бы прятала отвращение ко всему сущему. Мария тоже подошла посмотреть и прошептала ему на ухо, что изображаемая внушает ей страх. Он очень хотел нащупать что-то общее между ним и нею, его бабушкой, но чувствовал лишь отчуждение. Ничто не связывало его с этой женщиной, с ее семьей, с этим обветшалым домом. Время разрушало все — стены и крыши, родство, связи, традиции, национальности и идеи. Впервые он подумал, что не хочет возвращаться в Мингу. Живи они, поколение за поколением тут, они бы вымирали. Он бы никогда не увидел заграничное кино, не услышал бы городскую музыку, он бы не выучился, на кого захотел, не служил бы партии и не встретил Кете. Его мир ограничился бы постепенно разрушающимся поместьем и несколькими вымирающими поселками поблизости. Нет, его бы и не было, если бы отец не захотел уехать в большой мир, а остался бы, повинуясь корням и семейным обязанностям. Я продам этот дом, если получится, и не вернусь ни сюда, ни в Мингу, с которой меня не связывает ничего, кроме воспоминаний. Время уничтожает все, прошлого нет, умирает и забывается все.

Он сказал Марии о своем решении, когда они вышли из дома в запущенный сад. Старик оставил их наедине, поняв, должно быть, что новый хозяин ему очень не нравится. Мария пинала ногами камешки, пытаясь попасть ими в высушенный искусственный пруд.

— Что, мы не поедем в Мингу? — спросила она. — Но мне нужны новые туфли. Не могу я ехать в этих домой.

— Купим тебе туфли на вокзале. На одну поездку пойдут.

— Тебе здесь плохо? — понизила голос Мария.

— Нет, просто… не хочу иметь ничего общего с прошлым. Знаю, ты бы радовалась на моем месте. Но я не могу.

— Да, наверное, я бы радовалась, если бы мне вернули дом моих дедушки и бабушки. Но этого никогда не будет.

В отличие от него Мария не желала отпускать прошлое.

— Я знаю, что это ты убила ее, — внезапно сказал он.

Мария занесла ногу, но не коснулась ею острого камешка.

— Что?.. О чем ты?

— Ты знаешь. Альма умерла из-за тебя.

— Ах, вот как!.. Это написано в твоем деле, которое ты таскаешь в своем саквояже?

— Нет. О тебе там пока ничего нет. Но мое начальство… хочет моего мнения. Они считают, что это муж убил Альму… а не ты. Но доказательств у них нет.

— Ах, они рассчитывают, что ты настучишь на него или на меня? Может, у тебя в кармане… не знаю… прослушка? Чтобы они услышали мое признание?

— Ты сама знаешь, что нет. Я бы… Мари, я не враг тебе. И Кете бы меня не простила.

Она устало пожала плечами. Он оглянулся — но, кроме шелеста травы, близ них ничего не было.

— Я только… хочу знать. Я хочу понять, почему тебе вообще пришло это в голову.

Мария вздохнула и ответила:

— Вокруг достаточно смертей, Альберт. Что изменит еще одна?

— Но почему?..

— Потому что я ее ненавидела. Этого достаточно?

Она пнула камешек, и он, несколько раз перевернувшись, приземлился на сухое дно пруда.