Посторожишь моего сторожа?

— Все легко: люди иногда убивают других людей. — Она смотрела мимо. — Я ее ненавидела. Ваша Альма — избалованная девка, которая не заслуживала этого. Она ни дня в жизни не работала, но имела абсолютно все. Она думала, что можно купить любовь и уважение. Она думала, что может запугать меня. Она написала мне письмо, в котором грозилась испортить мне жизнь, если я не отстану от ее мужа.

— А он знал, что ты хочешь сделать?

— Нет, нет! Я сказала, что не хочу с ним расставаться. Он оплатил мне дорогу и номер. Я обещала, что не буду выходить в ресторан и не буду кататься на лыжах… чтобы не было скандала, она могла меня узнать. Я не хотела убивать ее… сначала. Я… я… я вспомнила, как тетя Лизель убила своего первого мужа, она столкнула его с лестницы… и никто ничего не понял. Жаннетт рассказывала.

— Лизель?..

— Мать Дитера. Жаннетт говорила, что она убила своего первого мужа, чтобы выйти замуж за отца Дитера. Тогда никто не догадался, кроме Жаннетт. И теперь никто не догадался… кроме тебя. Нельзя выжить… упав с этой высоты. Она… просто упала. Альберт… она просто упала и разбилась. Альберт?..

Он закрыл глаза, чтобы не смотреть в ее приблизившееся нежное лицо. Она зашептала, взяв его лицо в ладони:

— Пожалуйста, милый, Альберт, пожалуйста, пожалей нас, пожалей Кете… и меня тоже. Я ни за что, клянусь… это было наваждение.

— Вы обе… вы обе знаете, как мной манипулировать.

— А ты не хочешь?..

Она тихо рассмеялась и опустила руки.

— Не будь несправедлив. Твоим друзьям можно убивать во имя какого-то Его, твоему кузену можно… а чем я хуже?..

Она была права.

Он сказал, что стоит возвратиться в дом. Мария шла за ним, хлюпая грязными туфлями.

— Хочешь, я продам вам дом? — спросил Альберт у дверей.

— Этот? Нет. Дитер обещал купить нам дом получше. Говорят, после евреев остаются хорошие дома, можно попробовать купить один из них.

1940

Она тихо напевала что-то на смеси местного и еврейского. В руках ее лежала ветка шиповника — с необычной настойчивостью она рассматривала то, что осталось от мертвого цветка.

— Ты знаешь, что случилось? — окликнула ее Мария.

Софи не взглянула на нее — поступай так Катя, Мария бы разозлилась, но эта явно не пыталась игнорировать, она лишь не замечала ее присутствия, хотя Мария встала в паре метров от нее.

— Эй… я с тобой разговариваю.

Резкий и громкий тон ее подействовал — как проснувшись только что, Софи заморгала и уставилась на нее затуманенными глазами.

— Доброе утро… В вашем саду очень красиво, — еле слышно ответила она.

— А-а-а… полагаю, это больше не мой сад.

— Да? Почему?

— Они заберут его у меня, разве не понятно?

С отвратительным безразличием Софи пожала плечами и вновь занялась веткой шиповника. Солнечная красота ее, столь безмятежная, без намека на осознание, взбесила Марию. Софи словно и не почувствовала, как ее схватили за плечо.

— Это все твой муж… я же сказала, чтобы вы убирались, почему ты шляешься тут, как у себя дома?

— Мне жаль.

— Что? Почему тебе жаль?

— Вы пришли требовать ответов, которые я не могу вам дать.

Мария открыла рот, чтобы выругаться во весь голос, но не произнесла ни слова. Магнетическая натура Софи внезапно вызвала у нее приступ сильного страха. Она отпустила ее тонкое плечо, как бы боясь, что сломает ей руку. Софи оторвала сухой лепесток и сказала:

— Грустно, что красивое умирает очень быстро.

Мария сглотнула и, справившись со страхом, спросила:

— Кто… как ты узнала?

— Что я узнала?

— Как это может быть? Как ты узнала? Что они сделают с ним? Что? Почему ты знаешь это?

— Вы хотите большего, на что я не…

— Я уже это слышала! — К ней возвращалась уверенность. — Если ты все знаешь, то что делать мне? Что я должна сделать, чтобы спасти его?

— Я не знаю.

— Знаешь! Ты знаешь!.. Что ты знаешь обо мне? Чем это кончится для меня?

Та оставила шиповник и опустила глаза на свои туфли — маленькие, невыносимо чистые, словно она и не по земле ходила, а плыла по воздуху.

— Вы не можете спасти его. Я не вижу, что это в ваших силах.

— Чушь! Ты же у нас волшебница, так наколдуй мне что-то!

— Это невозможно. Мне жаль. Вы очень упрямы.

— Разве? — воскликнула Мария. — Думать о своих близких — это нынче упрямством называют?

— Мне жаль. Вы скоро умрете. Вы больше не покинете этот дом, вы умрете в нем.

Слова эти были столь нелепы, что Мария невольно рассмеялась, но в том было больше нервозности, чем сомнения.

— Чушь! — выпалила она. — Я совершенно здорова! Я не могу умереть сейчас! И уж тем более я тут не останусь! Ты дура!

Желая оказаться подальше от Софи, она поспешила к дому, и давила в себе сильное желание — оглянуться, узнать, смотрит ли та ей вслед, не хочет ли сказать…

— Я не лгу вам.

— Нет, чушь! — не поворачиваясь, рявкнула Мария. — Ты предсказывала моей сестре Кате долгую и счастливую жизнь! И что? Где она сейчас? С чего я должна тебе верить?

— Она пошла против себя. А вы…

— А что я? — крикнула она и оглянулась.

Шиповник наполовину закрывал Софи от нее. Тонкое платье и волосы той не шевелились — странно, неужели ветер не касается ее?