Посторожишь моего сторожа?

— Мсье сказал, что по похоронным делам, мсье Аппель. Покойной нужен гроб…

— Конечно, а что же хозяйка?

— Она сказала, что нужны похоронные… как же… украшения.

— Известно, где ее похоронят? — спросил Альбрехт, не отрывая глаз от газеты.

— Мадам сказала, что на Темном холме. Мадемуазель Катерина была иной веры. И она… из-за того, что произошло… мадам сказала, ее нельзя хоронить вместе с католиками. Вы позволите мне… меня ждут в кухне.

— Конечно, но каково самочувствие хозяйки? — быстро спросил Аппель.

— Мадам у себя. Она просила не беспокоить ее. Извините меня.

— Налейте мне больше кофе, на 3 сантиметра, пожалуйста.

Держа на весу чашку, Аппель уставился на смутно знакомый желтый конверт с имперской печатью (25 см длины и 10 см ширины). В мгновение это в голове его проскользнул страх: пришло письмо от военных, быть может, его хотят поторопить, на фронте он окажется уже на новой неделе… Совладав с собой, он разрезал конверт столовым (1,3 см) ножом. На колени выпала аккуратно сложенная бумага со знаком министерства «правильных новостей». Чертова повестка, проклятые указы насчет хозяев, он забыл, что просил отправить ему по адресу Гарденбергов свежую сводку «пропагандистских событий»! Альбрехт поинтересовался, что ему пришло. Раньше бы Аппель ни за что не показал, но сейчас он был столь зол, что швырнул «события» в своего визави.

— Как мило с твоей стороны…

Альбрехт отставил кофе и посмотрел в чужое письмо. Аппель рассматривал его (с расстояния в 97 см) с обреченностью 98-летнего человека.

— Часто ты получаешь такое? — полюбопытствовал Альбрехт.

— Раз в месяц примерно.

— А зачем это нужно?

— Это события, которые, конечно, нужно учитывать, составляя пропаганду для новых территорий.

— Что такое Гаага? — спросил Альбрехт.

— Гаага?.. Конечно, город, который является частью нашей территории.

Со смешным видом Альбрехт задумался, явно пытаясь представить карту Европы и возможное расположение данной «части территории». После он беззаботно рассмеялся и прочитал вслух: «Жители Гааги не осознают своего положения: 29 июня они позволили себе устроить протест у памятника Вильгельма Оранского, близ которого возложили цветы».

— Альрих, кто такой Вильгельм Оранский?

— А ты как считаешь? — ответил Аппель. — Возможно, он вывел знаменитые тюльпаны?

— Правда?..

— Это лидер Нидерландской буржуазной революции, идиот.

Нисколько не обижаясь, Альбрехт оглянулся на старшего кузена — тот спустился с верхнего этажа и остановился в открытых дверях гостиной.

— Как мило, Берти, — дружелюбно сказал Альбрехт, — но отчего же я идиот? С чего бы мне знать, кто такой Гаага и что такое Оранский? Я не люблю революционеров. За что он воевал?

— За независимость.

— Мы, южане, обожаем борцов за независимость, — заметил Аппель. — Южная непокорность неистребима, конечно.

На это Альберт не отвечал. Могло показаться, что он скучает: он прошелся бесцельно по комнате, рассматривая случайные мелкие штуки, заглянул в чашку Аппеля, за плечо Альбрехта, посмотрел в окно и на картину с собаками, которые загоняли раненого оленя. У картины Альберт постоял с минуту, но с выражением удивительного безразличия. Потом он спросил:

— Вы собираетесь уезжать?

— Я пока остаюсь, — ответил Аппель.

— У меня отпуск, — сказал Альбрехт, — и меня пригласили хорошо отдохнуть.

— А, хорошо отдохнуть. — Он упорно смотрел в картину с собаками. — Вы хотите отдыхать? Замечательное время, чтобы отдыхать…

Аппель открыл рот, чтобы сказать нечто утешительное (но что?), но Альбрехт его обогнал:

— Мне жаль, что это произошло. Берти, ты знаешь, мне жаль. Но ни я, ни ты этого не исправим. Почему я должен отказаться от отпуска?

— Ты можешь отдыхать в другом месте.

— Я хочу отдыхать здесь! — выпалил Альбрехт. — И ты не можешь мне запретить!

Аппель вскочил, намереваясь встать между ними. Взаимная неприязнь кузенов была так сильна, что Аппелю стало тяжело дышать.

— Давайте не ругаться, — благоразумно начал он, но его опять перебили.

— Ему просто некуда ехать! — сорвавшись, выпалил Альберт. — Он будет торчать здесь, потому что тут он хоть кому-то нужен, только тут к нему относятся по-человечески. Потому что остальные его ненавидят и боятся! Да? Никому ты не нужен!

— Как… почему ты говоришь это? — в ужасе ответил Аппель. — Берти, ты чего?

— Я хочу, чтобы он убрался отсюда! И ты тоже!

— У тебя это… нормально все с головой? — серьезно спросил кузен Альбрехт. — Я никуда не пойду. Меня пригласила Катерина.

— Перестаньте, — беспомощно попросил Аппель. — Берти, если ты просишь меня, я уеду.