Посторожишь моего сторожа?

На месте Катя сразу увела Альберта вперед, попросив найти киоск с лимонадом. Альберт поначалу оборачивался через плечо, на отставших, но Катя упрямо тянула его за собой, словно забыв, что они приехали не одни.

— Мы что, будем гулять, отбившись друг от друга? — спросил после паузы он.

— А вы что, не сможете за меня заступиться?..

Самолеты и их шоу мало занимали приехавших: тут больше пили, грабили, женщины искали работу, смеялись за кружками свежего пива. Теперь уже Альберт вел за собой Катю, не желая, чтобы она смотрела на всякие «безобразия». Ей же очень хотелось посмотреть на проституток, и она обижалась, что Альберт не считается с этим.

— Ну! А мне хотелось посмотреть!

— Не на что там смотреть! Посмотришь на самолеты! Ты хотела газировку? Получай свою газировку!.. О, нагнали все-таки! — окликнул он Дитера, чтобы Катя перестала с ним спорить. — Идите сюда! Ведите его сюда, Мария! Вы стрелять будете. Я вам заплачу.

— Зачем это? — недовольный, что его отвлекли, спросил Дитер.

— Выиграйте в тире для Кете… что ты хочешь, Кете?

— Ой, я хочу… ту штуку, вон! Я видела такую в школе!

— Что, подшипник?

— Да не подшипник это! Это такая штука, что вечно крутится! Как волчок.

— О-о-о… Какой ты еще ребенок, оказывается. Ну, постреляйте, что вам стоит? — мило говорил Альберт. — Я заплачу. Не расстраивайте девочку.

— Вы не умеете?

— С чего бы мне уметь?..

Узнав в нем военного, хозяин попытался отказать, но, чтобы не выслушивать претензии, потом нехотя выдал ружье.

— О, вы просто чудо! — впечатленная, сказала Катя. — Я в вас не сомневалась! Хотите, покажу, как это работает?..

Дитер, улыбаясь, смотрел, как она возится с полученной от него игрушкой.

— Я в детстве играл в солдатиков, — зачем-то сказал он ей.

— Какой вы старый! — со смехом сказала Катя. — Из наших мальчиков никто в них не играл. Мы играли в гонки. Ну, еще были плюшевые — но в них мало кто играл.

— Боюсь вообразить, во что полюбит играть новое поколение.

— Вы-то не стойте, — напомнила Катя весело и ласково. — С нами вам скучно, я знаю.

Убрав с ее лба случайную прядь, Дитер отошел.

— А вы во что играли, Альберт? — поинтересовалась Катя не без иронии.

— Да ни во что. Я книжки читал.

— Как знала. Серьезным людям это не положено.

Старательно избегая Дитера, она с Альбертом ходила от одного киоска к другому, рассматривая выставленное, но более ничего не прося и радуя этим его.

Потом пошли смотреть самолеты.

— Что они все ржавые? — возмутилась, к ним приблизившись, Катя.

— Ну, может, это естественный оттенок.

— Что-то не верится. Как же плохо у нас все с армией, со всем!

— У нас? — спросил Альберт.

— А что, не у нас?.. Что за намеки?

Она встала, ковыряя носком ботинка землю.

— Нет, я… счастлив, что ты так… воспринимаешь, — неуверенно ответил Альберт. — Но, понимаешь, я тебя… немного иначе воспринимаю.

— Как? Как иностранку?

— Эм… а что в этом такого?

— У меня что, появился акцент? — требовательно спросила Катя.

— Нет, нет, но… почему ты так реагируешь? Что в этом плохого?.. Разве можно оскорбить человека упоминанием его национальности?

— Прекрасно, — язвительно ответила она. — Простите, но я устала. Я хочу домой.

— Да, конечно.

Она отошла недалеко; встав спиной, вдруг сказала:

— Вы нас любите, дружите с нами, но все равно в ваших глазах мы — чужаки. Приехали на ваши хлеба. Я слышу, как шепчутся за моей спиной… что мы отнимаем у вас работу, забираем себе ваши крохи, хотя вам самим не хватает. Скажете, не так? Я не понимаю, в чем я виновата. От меня не зависело… Нет же, я все равно нищая иммигрантка из разоренной войной страны, приехать решила на все готовое…

— Замолчи! — перебил ее Альберт. — Не приписывай мне то, что я не говорил и… не думал.

— Ложь. Вранье!

— Не смей со мной так говорить!

Она разозлилась:

— Вот значит как? Решили включить заботливого старшего брата? Но только вы мне никто! И опека ваша мне не нужна!

— Даже если я что-то там думал, — он разозлился в ответ, — это неправда — и ты это знаешь. Я чем-то оскорбил тебя? Если оскорбил, я готов извиниться. Но мне кажется, что виновата твоя мнительность — не я.

Держась от нее в стороне, он пошел по главной дорожке. Опустив голову, очень грустная, Катя шла медленнее, а потому он скоро нагнал ее; так же внезапно она потянулась к нему и поймала рукав его тренчкота.

— Простите меня, — едва не плача, прошептала она. — Я знаю, что вы не хотели… не могли так… Это так, вдруг прорвалось.

— Не нужно. Я понимаю… Вон и наши! — чтобы отвлечь ее, сказал Альберт. — Не плачь… а то Мария решит, что я тебя обижаю. Будь хорошей девочкой, хорошо?

— Я уже не девочка. Я не ребенок!

Мария помахала им перчаткой; сказала, приблизившись:

— Чуть было не потеряла шляпу. От самолетов так шумно, шумит в ушах ужасно.

— Мы решили вернуться, — мягко перебил ее Альберт.

— Хорошо, — сказал Дитер. — Мы с вами.

— Что с тобой такое, а? — опомнившись, спросила Мария. — Ты плакала?

— Нет, у меня глаза слезились. Ветер же.

Мария промолчала; губы ее были словно искусаны. В глазах ее сестры были зависть и тоска.

1940

— Значит, хозяин уехал в половине восьмого? С чего бы это, он не сказал?