Посторожишь моего сторожа?

Лина невротично готовилась, специально сшила себе платье, пообещав за него заплатить по завершении процесса, и размышляла перед детьми, не постричься ли ей по новой моде. Альберт ее отговаривал, объясняя, что прическа такая будет странна в ее возрасте и что лучше ей остаться верной классическому стилю. И все же мать, поначалу согласившись с ним, перед первым заседанием сходила в парикмахерскую и постриглась, как подумывала, коротко. Обнаружив за этим, что стрижка ей не к лицу, она дома ударилась в слезы и клялась, что ни за что не отправится в суд, а лучше сядет в тюрьму за игнорирование повестки, если работники суда так решат. Более часа Альберту потребовалось, чтобы переубедить ее, и, только найдя более-менее удовлетворительную шляпу, она согласилась ехать и выступить. Лина верила, что процесс займет не более одного дня, может быть, двух, но он в итоге растянулся на два месяца, на февраль и март. А она исправно посещала заседания, не зная, когда ее допросят как свидетеля, и Альберт ходил вместе с ней — мать думала, что из сочувствия к подсудимым, но в действительности из интереса будущего юриста.

В пехотном училище, в старом зале, было не протолкнуться от слушателей — родственников и знакомых, юристов, журналистов местных и иностранных. Дело называли «беспрецедентным». Зрители спрашивали, как наказывают за путчи в демократической стране. Первым в списке обвиняемых значился герой войны, генерал Л., но всем ясно было, что главной фигурой является не он, а человек менее прославленный. Этот главный организатор выступал первым и выгораживал генерала Л., всю ответственность за путч взяв на себя: «Остальные только помогали мне, но не влияли на меня». Он произвел большое впечатление на судью и прокурора, которые были схожих взглядов с обвиняемыми — поклонниками империи и противниками малых национальных республик. Оттого вначале образцовый судебный процесс над изменниками превратился в митинг. Организатор путча пускался во многочасовые речи о политике и никто его не останавливал, лишь журналисты тихо возмущались:

— Мы точно в суде? Не на площади?.. Что происходит?

— Это цирк какой-то, а не суд, — сказал Альберт матери. — Когда же будет перерыв?

Глаза Лины были тусклы и смотрели мимо. Как объявили перерыв, она сразу встала и, забыв от Альберте, пошла к дверям. Там ее поймал столичный журналист и на ломаном местном спросил, не согласится ли она на интервью.

— Вам известно, что с вашим мужем? Верно ли, что он сбежал из страны?

— Мне ничего об этом неизвестно, — мрачно ответила Лина.

— Верно ли, что вы не разделяете взглядов своего мужа? Вы считаете, что он предал мечту настоящих патриотов Минги?

— Мне нечего вам сказать. Не приближайтесь ко мне!

Альберт догнал ее на проспекте. Она плакала, опустив вуаль на шляпе.

— Без него тебе было бы лучше, — сгоряча сказал он.

— Нет.

— Посмотри сама, он убивает тебя!

Она лишь тяжело вздохнула.

— Послушай оглашение без меня, — глухо сказала Лина после. — Я не хочу присутствовать при этом. Потом расскажешь мне.

— Их признают виновными, — жестко сказал Альберт, — и ты знаешь, что это значит: он не сможет вернуться к Мингу.

Он разрывался между жалостью, злостью и отчаянием: он не желал быть частью этой истории, но все же был ею, как был и частью этой, глубоко любимой им и ненавистной, семьи.

1 апреля он оставил мать дома и в одиночестве поехал на оглашение. На приговор его не пустили, зал был оккупирован журналистами, и результат он узнал уже после закрытия заседания. Благодаря непререкаемому авторитету в «массах», генерал Л. был полностью оправдан, капитан Р. получил пятнадцать месяцев и тут же был отпущен под залог, а трое других революционеров во главе с зачинщиком получили по пять лет с учетом предварительного заключения. Между собой журналисты сошлись на том, что наказание назначили небывало мягкое — за путч против правительства могли бы наказать построже. Журналист прославленной британской газеты выразил затем общее впечатление: «Что же, суд смог нам показать, что заговор против государства не считается в демократической стране серьезным преступлением».