Посторожишь моего сторожа?

Незнакомые коричневые руки понесли гроб наружу. Мария и Дитер шли первыми, за ними — остальные.

— Нашел что противозаконное? — прошептал Аппелю Петер Кроль.

Сквозь зубы тот ответил:

— Нет. Я тебе не полицейская ищейка.

1924

После успокоения валютного курса, к зиме, стало несколько легче, а ближе к весне в продуктовые магазины большими партиями завезли еду. Первые поставки хорошего, без привычных синтетических примесей, хлеба, овощей и крупы стали событием для всего района. Прохожие останавливались близ магазинов, обменивались мнениями о свежих булках, о возвращении наконец-то картофеля и моркови.

Марта и кузен Альбрехт, что шли из школы, как и остальные сбавили шаг у булочной. За стеклом на желтоватую бумагу выкладывали румяные новые буханки. Они стояли у витрины несколько минут, не в силах уйти от этих свежих, наверняка ароматных кирпичиков из пшеничной муки с добавлением дрожжей. Марта пожаловалась, что хочет хлеба. Денег у них не было, и она спросила, могут ли они перехватить после гимназии Альберта и спросить у него денег на покупку.

Альберт заявил, что денег у него нет. Марта оскорбилась и воскликнула:

— Ты обманываешь нас! У тебя точно есть хоть что-то! Ты работаешь… в отличие от нас!

— У меня нет денег, — невозмутимо сказал Альберт, — я получу зарплату послезавтра и половину отдам матери. Спроси у нее.

Марта опустила плечи и зашагала, сильно шаркая по мокрому асфальту. Кузен Альбрехт, что привык к отказам и принял новый со стоическим спокойствием, поплелся за кузиной. Он бил Марту по бедру своим портфелем, но та не реагировала.

— Брат Берти… — начал он затем.

— Ну что?

— Тебе скоро будет восемнадцать?

— И что?

— Ты же умный, — добавил кузен Альбрехт. — Скажи, почему мы так плохо живем?

— Сейчас станет легче, — ответил Альберт. — Цены опустятся, и мы сможем больше покупать.

— А нам в школе сказали, что ничего не изменится, — перебила его Марта. — И что в этом виновата нынешняя власть.

— Отчасти, конечно, виновата… Но нужно понимать, что была война, а мы столкнулись с ее последствиями. Нужно пытаться жить так, как… как возможно.

— Косноязычно, — ответил кузен Альбрехт. — Выражаешься ты косноязычно, Берти. Тебе нравится нынешняя власть?

— Это не моя забота. Не забивайте себе голову всякой ерундой. Не этим вам нужно заниматься. Нужно учиться… Это вас обоих касается.

— Понятно, — тихо ответил кузен Альбрехт, — только вот кушать хочется всегда…

Старший кузен хотел что-то возразить, но не нашел слов и помрачнел.

— А правда, что тетя Лина будет выступать свидетелем на суде?.. Или это тоже не мое дело?

— Не твое.

— Точно будет, — ответила за брата Марта. — Ее позвали, я видела бумагу. Бертель тоже может пойти. Его просто приглашают, в слушатели.

— Тетя Лина станет защищать путчистов? — с сомнением спросил Альбрехт. — Разве она не за национальную республику?

— Какое это имеет… — начал Альберт, но Марта снова его перебила:

— Мама, безусловно, настоящая патриотка и за республику, но папу ей жалко. И «Трибуна» тоже.

— Не понимаю, как можно жалеть того, кто противоположных политических… этих… — ответил Альбрехт.

— Но мама любит папу, — обиженно ответила Марта.

— Я считаю это… короче, я не верю в такую любовь.

Юная и романтичная Марта была поражена таким цинизмом. Она даже остановилась, чтобы смотреть Альбрехту в глаза.

— Я… — Альбрехт покраснел. — Ну… ты можешь со мной не согласиться…

— Так, я не согласна! — воскликнула она и театрально ткнула его пальцем в грудь. — Ты считаешь, что мама с папой — не пара? Только потому, что у них разное мнение о политике?

— Э-э-э… нет. Я… считаю, что… что… нужно любить тех, что на тебя похож. Я хочу сказать… что демократу нужно быть с демократом, националисту — с националистом. А тетя Лина и дядя Кришан немного…

— Но какое это имеет значение, если люди любят друг друга? — громче спросила Марта.

— Да прямое! — не сдержавшись, выпалил Альбрехт. — Тетя Лина предает свои взгляды, чтобы быть с твоим отцом, разве это хорошо?

Решив, должно быть, что ее кузен слишком циничен или юн, чтобы судить о столь важных вещах, Марта обратилась к старшему брату: тот стоял поодаль, уткнувшись в блокнот, и явно ждал, когда они закончат.

— Бертель, не притворяйся, что ты нас не слышишь. Как ты считаешь, мама предает свои… себя?

Альберт пожал плечами, не отрывая глаз от блокнота. Марта обиженно шмыгнула носом.

— Берти на это наплевать, — ответил за него Альбрехт. — Он даже на суд не пойдет, верно?

Меньше всего Альберту хотелось, чтобы они опять говорили о предстоящем суде. Он отмалчивался, но старался не показать, как устал от этого.