Посторожишь моего сторожа?

Спрашивать, почему Марии захотелось поехать с ним, было ли такого пожелание ее тети или Мария поступала по собственному усмотрению, — спрашивать об этом Альберта было неловко, хоть и оставались сомнения, в том числе и те, а не шутит ли с ним Альберт. Он сказал ему, что обязательно придет.

Кафе-булочная, в котором работала Мария, было сумрачным, из-за маленьких его окон и темных обоев появлялось чувство небезопасной тесноты и отстраненности. На углу, близ булочной, толклись нищие в тряпье и с кружками, и трясли мелочью на проходивших, прося добавить больше на «безработное житье». Замерзая, они пытались втиснуться в кафе, и раз за разом крупный человек в потертом пиджаке их изгонял обратно. Дитера, который был потрепанным в штатском пальто и шляпе, тоже попытались выставить, но он успел сказать имя Марии. Крупный человек нехотя отправился на кухню и, возвратившись, прохрипел:

— Ждите, через пять минут она придет.

Мария вышла, покраснев и на ходу снимая старый фартук. Она попыталась улыбнуться, но вышло рассеянно и даже несколько неловко.

— Вы пришли пораньше… Я не хотела, чтобы вы меня тут ожидали.

Затем Мария побежала к вешалке и взяла с нее бежевый плащ и коричневую шляпу. Не снимавший своего пальто, он за ней переступил порог кафе, думал, что Мария спустится с крыльца, — и чуть с ней не столкнулся. Она остановилась.

— О, извини.

— Ничего, — машинально ответила она. — Зажигалка у вас есть?

— Ты что же, куришь?

— Пытаюсь бросить. Тяжело без сигарет… привыкла.

Она пошла уверенно и очень быстро.

— Кем ты работаешь? — стараясь не отстать, поинтересовался он.

— А?.. А-а-а. Я пеку разное. Я многое научилась печь, я люблю готовить сладкое. Я научилась печь маковый рулет, шоколадный торт, пирожные с заварным кремом, и сырники с шоколадной начинкой, пряники медовые, пироги со смородиной, и еще блинчики с начинкой, и яблочный штрудель с карамелью… Это целое искусство, что бы об этом ни говорили.

— Любишь сладкое?

— Нет. Есть — не люблю, только печь. Странно? А мне нравится закармливать других! Это интереснее, чем есть самой! А по выходным я даю уроки детям, на фортепиано. Я ненавижу своих учеников! Сплошь избалованные и наглые! Мы такими не были! Но это дополнительный доход. Катю нужно готовить к школе, покупать все, а тетя Жаннетт мало получает, меньше меня. Так что…

Улыбаясь искренне, Мария позабыла о ранней своей неловкости; тело ее стало послушнее, а она будто бы сделалась элегантнее и за лицом более не следила, позволяя ему быть открытым, оживленным, с естественной краской ближе к скулам. Шаг ее был ровен и неспешен, как на прогулке, и несложно было ей соответствовать сейчас.

— Да, а почему вы так легко одеваетесь? — спохватившись, воскликнула она затем. — У вас должна же быть шинель! А вместо нее вы в этом пальто… в нем, должно быть, холодно! У меня вот пальто новое украли. Это смешно, я знаю! Я шла с работы, сошла уже с трамвая, а он… просто стащил его с меня и убежал! Я ничего не успела сделать, даже не вскрикнула! Я опешила, я… Забавно это, должно быть, да?

— Ты мерзнешь, получается?

— Нет. Я бы не сказала…

Обоим стало неловко. Как естественно, внезапно нашло на них спокойное настроение, так и теперь оно сменилось смущением и желанием отвернуться и смотреть мимо.

Мария обрадовалась, встретив на вокзале Катю и Альберта; те ожидали почти полчаса и уже поругались по пустяку.

— Я вообще с ним разговаривать больше не буду! — громко сказала Катя, проходя с Марией в вагон. — Пусть вон с Гарденбергом разговаривает! Отличная пара получится! Это модно нынче, вот!

Мария в ужасе покраснела и зашептала умоляюще Альберту:

— Извините, извините нас, Альберт, я не уследила! Она не понимает, что болтает!

— Еще как понимаю! — изображая опытность, перебила ее Катя. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Это ты все играешь невинность, а сама?

— Ах, так! — обиженно ответила Мария. — Ну, знаешь ли! Извините, Альберт. Тетя ее не воспитывает! Тетя все ей позволяет, любую… глупость, пошлость!

— Эх, Катя, Катя… — шутя, сказал Дитер, — выпороть бы тебя ремешком!

— Ага! Конечно! — с ухмылкой ответила та.

— Что вы говорите?.. Ремнем! Ужасно! — покраснев, воскликнула Мария. — Нельзя никого пороть! Нельзя! И это слабого, женщину…

— Ты неправильно меня поняла, наверное.

От слов его Кате стало смешнее прежнего; она закусывала губы, чтобы не рассмеяться на весь вагон, и дрожала плечами и шеей. Мария, чтобы не смотреть на обоих, все еще красная, уткнулась уже в книгу. Альберт, скрывая любопытство, уставился в окно; лицо его было жадно и необъяснимо красиво в этом выражении.

Не найдя занятия, Дитер посматривал по сторонам, на чужих людей; раза четыре натыкался на Марию — пока та, оторвавшись от книги, у него прямо не спросила:

— Что?..

— Ничего, — тихо ответил он.

Альберт и Катя дружно уставились на них.

— Что? — снова спросила Мария, на этот раз у них.

Те промолчали и, испугавшись, отвернулись.