Постчеловек: глоссарий

В дифракционном чтении не важна каноническая трактовка текстов или произведений искусства, потому что фокус делается на том, как тексты, произведения искусства и человеческие субъекты интерпеллируют или подвергают друг друга влиянию. Вместо покорного следования канону (или альтернативному канону) дифракционное чтение задается вопросом, как тексты, произведения искусства и люди могут повлиять друг на друга в результате их предсознательной или досубъективной запутанности. Пометка «сравнить с Эрнстом Кассирером» на полях текста, написанного Жильбером Симондоном, – дифракционный момент, который может иметь далеко идущие последствия. Дифракция может завершиться анализом того, как Кассирер и Симондон дополняют друг друга, и привести к созданию ранее неизвестного концепта философии техники (см. Hoel, van der Tuin, 2013). И опять же словами Барад:

«…дифракционная методология является важной практикой, позволяющей различать мир. Это стремление понять, какие различия важны, какое значение они имеют и для кого. Это важная практика участия, а не дистанцированное обучение рефлексии издалека… Мы не раскрываем ранее существовавшие факты о независимо существующих вещах, застывших во времени, как маленькие статуи, расставленные по миру. Скорее, мы узнаем о феноменах – о конкретных материальных конфигурациях становления мира».

Barad, 2007: 90–91

Так же как в квантовой физике интерференция связана не с частицами, сталкивающимися с препятствием, и не с искажаемыми им же волнами, а с паттерном, возникающим в результате запутанности объекта (например, света) с измерительным устройством, дифракционное чтение текстов и/или артефактов друг через друга связано с возникающими паттернами. И эти паттерны не зависят от канонов.

См. также: Радость (этика радости); Постгуманистическая критическая теория; Феминистская постгуманитаристика; Материальная значимость.

Ирис ван дер Туин

(Перевод Екатерины Хмелинской)

Е

Еда

Технологические усовершенствования в науке о продуктах питания открывают путь к рассмотрению возможностей «постчеловеческой» пищи. Научно-фантастический штамп о еде из одной таблетки дает надежду на питание без звериной неряшливости, связанной с добычей и последующим выделением больших масс вещества, а также без столь же звериных вкусовых наслаждений. В романе Адама Робертса 2011 года «Светом единым» изображены люди, наделенные фотосинтетическим геном, который освобождает принятие пищи от связи с эксплуатацией земли или труда: это приводит к экономическому коллапсу, а пероральное питание становится удовольствием и даже перверсией, сохранившейся у обеспеченной элиты; плоть, произведенная в лаборатории, – реальная возможность следующих нескольких десятилетий – обеспечит нас мясными блюдами, свободными как от жестокостей бойни (и промышленной, и «гуманной»), так и от связанных с ними стейкхаусных фантазий о мужском господстве над жизнью и смертью (Ferdman, 2015).

Все это, однако, предполагает, что по-настоящему постгуманистический поворот в сфере питания следует отложить до того, как случится взрывное вторжение технологий в практики еды и производства пищевых продуктов. Между тем люди образуют биологический вид, по привычке считающий себя единственной формой жизни, которая годится на роль цели, но никак не средства. Поэтому более последовательный постгуманизм должен концентрироваться не на пище как таковой, не на попытках преодолеть нашу животную зависимость от других тел, а скорее, на сопротивлении культурным практикам человеческого превосходства. Постчеловеку-едоку не нужно ждать некоего технологического завтра, поскольку эта постчеловеческая возможность присутствовала всегда, вне зависимости от того, считали ли люди, особенно занимающие господствующие позиции, самих себя пищей.