Читаем Постчеловек: глоссарий полностью

Последствия, которые Мишель Серр извлекает из неудачи, столь же оригинальны, сколь и смелы: случайность следует рассматривать как объект науки, утверждает он, а не природы! Мишель Серр видит в теории информации философию физики, свойственную ее предметной области. Примечательно, отмечает он, что Бриллюэн озаглавил свою книгу «Наука и теория информации». Эта книга содержит, согласно Серру, эпистемологию концепта и практики эксперимента. Она сформулирована на языке физики, исчерпывающе описательном, количественном, нормализованном и конститутивном. Это одновременная эпистемология абстрактных принципов и законов природы, эмпирически обеспечивающих точное и приближенное понимание в смысле философии природы. Но в то же время в теории кода, языка, текста и перевода, которую она содержит, эта эпистемология является одной из модерных, критических философий. «Философам больше не следует ни искать эпистемологию экспериментального разума, ни писать о ней учебники; она уже существует»[35]. Теория информации – это философия природы, присущая физике именно в том смысле, что она признает этот остаток случайности, который присутствует во всем, что может быть известно как существенное в любом концепте понимания и познания. Именно этим остатком оперирует «внутриматериальная логическая система» Серра. Субъективность или агентность этой «системы» составляет «объективную трансценденталию», трансцендентальную объективность, чьи формы интуиции определяются не как у Канта, физическими понятиями времени и пространства, но «априорными вероятностями» Бриллюэна – максимальным и конечным (хотя и в зависимости от принятого программного языка очень большим) числом равновероятных случаев, которое позволяет вычислить комбинаторика кода. По мнению Бриллюэна и Серра, коды, в терминах которых может быть измерена информация, – как валюта, которая циркулирует при расходовании энергии, – следует рассматривать как различные уровни негэнтропии, аналогично уровням энергии в квантовой механике, где связанные частицы могут принимать только определенные дискретные значения энергии (а не любую величину энергии, как это принято считать для частиц в классической механике). Коды, как уровни негэнтропии, обеспечивают достаточное основание для определенной диспозиции познания или «архитектонической спекуляции» (см. Архитектурное расположение).

См. также: Архитектурное расположение; Уравнение; Исполнение; Инвариантность.

Вера Бюльманн(Перевод Виктории Дубицкой)<p id="x39_x_39_i0">Дифракция</p>

«Дифракция» – это термин Донны Харауэй, обозначающий метод чтения, который не является ни негативно-критическим (пренебрежительным), ни рефлексивным (идентитарно-политическим). Харауэй ([1992] 2004a; 1997) выступает как против политики отрицания, так и против политики рефлексии. Отрицание возводит отрицаемое на пьедестал, и потому это, возможно, не лучшая феминистская стратегия чтения. Например, отрицание работы Бруно Латура по причине ее гендерной слепоты, четкого разделения социального и технического и пренебрежения трудом и страданиями лабораторных животных не изменит эту работу и не принесет никакой пользы феминизму. Напротив, негативная критическая оценка исследований и работ Латура привлечет больше внимания к самому Латуру, чем к феминизму. Сходным же образом Харауэй считает, что «рефлексивность (reflexivity), как и отражение через размышление (reflection), лишь перемещает то же самое в другое место» (Haraway, 1997: 16) и в равной степени недостаточно критична. Например, если бы мне пришлось прибегнуть к рефлексии о французской философии Мишеля Фуко, то сначала я бы изложила свой феминизм, а затем использовала бы то, что стало с ним в рамках моего анализа, чтобы продемонстрировать маскулинную предвзятость Фуко, несмотря на то что и (мой) феминизм, и историческая эпистемология Фуко выходят далеко за рамки подобных изложений! Определенный повторяющийся шаблон лежит в основе как негативно-критического, так и рефлексивного анализа, поскольку пренебрежительный феминистский анализ имеет тенденцию ежеминутно повторять отрицаемое, а рефлексивный феминистский анализ делает то же самое, тщательно отражая то, как текст или другой культурный артефакт влияют на заранее определенную тему. Обе методологии в конечном счете оставляют и отрицаемое, и перемещаемое без изменений. Дифракционное же чтение пытается обойти эти последствия и вызвать изменения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е
100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е

Есть ли смысл в понятии «современное искусство Петербурга»? Ведь и само современное искусство с каждым десятилетием сдается в музей, и место его действия не бывает неизменным. Между тем петербургский текст растет не одно столетие, а следовательно, город является месторождением мысли в событиях искусства. Ось книги Екатерины Андреевой прочерчена через те события искусства, которые взаимосвязаны задачей разведки и транспортировки в будущее образов, страхующих жизнь от энтропии. Она проходит через пласты авангарда 1910‐х, нонконформизма 1940–1980‐х, искусства новой реальности 1990–2010‐х, пересекая личные истории Михаила Матюшина, Александра Арефьева, Евгения Михнова, Константина Симуна, Тимура Новикова, других художников-мыслителей, которые преображают жизнь в непрестанном «оформлении себя», в пересоздании космоса. Сюжет этой книги, составленной из статей 1990–2010‐х годов, – это взаимодействие петербургских топоса и логоса в турбулентной истории Новейшего времени. Екатерина Андреева – кандидат искусствоведения, доктор философских наук, историк искусства и куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Государственного Русского музея.

Екатерина Алексеевна Андреева

Искусствоведение
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Истина в кино
Истина в кино

Новая книга Егора Холмогорова посвящена современному российскому и зарубежному кино. Ее без преувеличения можно назвать гидом по лабиринтам сюжетных хитросплетений и сценическому мастерству многих нашумевших фильмов последних лет: от отечественных «Викинга» и «Матильды» до зарубежных «Игры престолов» и «Темной башни». Если представить, что кто-то долгое время провел в летаргическом сне, и теперь, очнувшись, мечтает познакомиться с новинками кинематографа, то лучшей книги для этого не найти. Да и те, кто не спал, с удовольствием освежат свою память, ведь количество фильмов, к которым обращается книга — более семи десятков.Но при этом автор выходит далеко за пределы сферы киноискусства, то погружаясь в глубины истории кино и просто истории — как русской, так и зарубежной, то взлетая мыслью к высотам международной политики, вплетая в единую канву своих рассуждений шпионские сериалы и убийство Скрипаля, гражданскую войну Севера и Юга США и противостояние Трампа и Клинтон, отмечая в российском и западном кинематографе новые веяния и старые язвы.Кино под пером Егора Холмогорова перестает быть иллюзионом и становится ключом к пониманию настоящего, прошлого и будущего.

Егор Станиславович Холмогоров

Искусствоведение
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги