Post Scriptum

– Полина… – произнес Смыковский как-то нескладно, сконфуженно, – я таких слов от вас не ждал никак… Не стану скрывать, часто вы лучше остальных умели понять меня. Иногда были даже единственной, кто понимал. Порой я всем сердцем стремился к вам, как к человеку, в существовании которого находил покой или утешение. В последнее время, возможно, вам странно будет услышать это, но я и вовсе чувствовал себя незащищенным без вас. Мне доводилось даже испытывать страх, что я вдруг, отчего-то, не смогу вас увидеть, скажем сегодня или завтра, но это другое… Верно совсем другое, а не любовь…

Полина Евсеевна улыбнулась грустно и прервала его:

– Не надобно более слов… Я и тому уже рада, что вы, как в друге во мне нуждаетесь. Любила вас раньше и до конца своей жизни любить стану, а вы позабудьте то, что услышали от меня и никогда после не вспоминайте….

Эти прощальные слова Полины Евсеевны ещё долго не оставляли Смыковского, всё звучали и звучали в его голове, покуда не добрался он до дома Кутайцевых.

– Приехали барин! Вот он тупик! – окликнул его извозчик, обернувшись и похлопав себя ладонями по плечам, – Эх, гляди-ка какой морозец! Ох, шкурадерник!

Смыковский огляделся, выходя из коляски. На улице метелило. Снег бил ему прямо в лицо и неприятно покалывал, словно острыми иглами, мешая всматриваться в очертания домов.

«Где же здесь именно шестнадцатый дом? – подумал Антон Андреевич, тщетно стараясь найти хоть какие-нибудь надписи, обозначающие номера, – как отыскать его, коли все они одинаковы?»

Наконец ему удалось разглядеть небольшие, почти стёртые цифры, вначале единицу, затем и шесть.

Все дома в Ольховом тупике и впрямь походили друг на друга, ускользая безликой чередой, куда-то вдаль. Пожалуй, шестнадцатый, отличался от прочих, лишь сломанным крыльцом и неграмотной надписью, сообщающей о том, что здесь сдается комната, выведенной на картоне, как будто детской неумелой рукой и выставленной в окне.

Антон Андреевич не успел даже постучать. Стоило приблизиться ему к покосившемуся забору, как за стеклами веранды, мелькнул едва заметный силуэт и в дверях появилась женщина. Неопрятная, в летах, в долгополом платье и протертом чепце. Осторожно спускаясь с разбитого крыльца, держась при этом за деревянную стену обеими руками, она, ещё не дойдя до Антона Андреевича, принялась уже говорить с ним:

– Слава тебе Господи, спасибо святые угодники, – восклицала она, – наконец-то! А ведь сколько ждём!

Смыковский глядел на неё растерянно и вслушивался в обрывки долетающих до него, сквозь снег и ветер, фраз, стараясь понять, о чем именно идет речь.

– Проходите же, господин, – говорила женщина, указывая на свой дом, – Простите, не знаю ещё фамилии вашей.

– Смыковский, – представился он, когда она, наконец, оказалась уже рядом с ним, и добавил ещё, – Смыковский Антон Андреевич.

– А меня величайте Ираида Денисовна, – разрешила хозяйка дома, рассмеявшись добродушно, и лицо ее стало вдруг морщинистым и расплылось, – да вы проходите, господин Смыковский, проходите, для чего же вам на улице пребывать.

Весело смеясь, Ираида Денисовна, закуталась в теплую шаль и, втянув голову в плечи, совершенно уже замерзшая, зашагала впереди Антона Андреевича, то и дело, преодолевая сугробы на своем пути.

Вошли в дом. Повеяло от печи рыбными щами. С другой стороны сладковатым запахом гнили, вероятно от деревянных стен, на которых были развешены связки чеснока, лука, калины и липы.

– За мной господин Смыковский! Пожалуйте, следовать за мной! Вот она та комната, в которой вы будите жить, пройдите оглядеться.

Женщина говорила так скоро и громко, что Антон Андреевич никак не находил возможным произнести хотя бы одно слово. Поэтому он смирился и последовал в маленькую комнату, за хозяйкой.

– Вам представляется верно, что комната слишком мала? – спросила она у Смыковского, однако ответа дожидаться не стала, – Так это вздор, ну какая же она, помилуйте, маленькая, коли в ней так много всего помещается. Вот и стол, и кровать, и скамейка. А было бы и ещё поболее мебели, да я на дрова ее извела, уж очень холодной выдалась у нас прошлая зима. Так стало быть подходит вам комната!?

Смыковский, вот уже долгое время не мог разобрать запаха, резкого и стойкого, присутствующего здесь. И теперь, наконец, он кажется догадался, пахло краской и водкой, единовременно.

Ещё кое-что приметил Антон Андреевич. Вокруг него, на полу, возле стен, стояли картины, без рам, некоторые недописанные, и всё же, на них угадывалось одно и то же лицо юноши.

Увидев удивление гостя, Ираида Денисовна, поспешила представить ему объяснения.

– Это художник, – сказала она, махнув рукой в сторону картин, – Жил в этой комнате, простужался то и дело, так я лечила его. Всё рисовал себя и говорил мне, с важностью, что намерен запечатлеть свой образ на века, для грядущих поколений. Откладывал день оплаты, всё откладывал, да откладывал, а после и вовсе пропал, будто никогда и не было.

– Ираида Денисовна, – произнёс осторожно Смыковский, – я ведь собственно, не из-за комнаты нашел вас и сюда прибыл.