Post Scriptum

– Вчера не удалось поговорить нам с Вами, вы принимали у себя господина Клюквина, мы с Дарьей Апполинарьевной тем временем уложили Мишеньку спать, и сразу же я отпустила её. Она бедная, всё повторяла, что маленький барин изволил найтись, и плакала, плакала, не в силах успокоиться.

– Как же вы сами? Неужто всю ночь подле Миши пробыли?

– Я не заметила, как эта ночь прошла, глядела на него и не могла наглядеться никак. Верно уснула после, сама того не зная. А вы? Уходите теперь?

– Да. Нужно идти в дом Филарета Львовича.

Полина Евсеевна взглянула на Смыковского с надеждой.

– Быть может и я смогу отправиться вместе с вами?.. И если только это возможно, я очень прошу Вас, возьмите меня с собой, – произнесла она.

– Я и хотел бы этого, но невозможно, – вздохнул Смыковский, – мне тяжело идти туда, да, это правда, но вы поймете меня, я знаю. Я долг в том доме за собою чувствую, и только мне одному, надобно его отдать. А нынче я, коли дозволите, о другом вас просить стану.

– О чем же?

– Дело Полина Евсеевна, вот какое, – собираясь с мыслями, сосредоточенно начал Антон Андреевич, – у меня есть некая тайна… Сам не знаю отчего я не рассказал вам об этом раньше… Всё некогда, все некстати, впрочем и теперь наверное некстати, и наверное нужно было сказать уж после, когда я вернусь. Но раз начато, значит я скажу теперь… Это касается денежных средств нашей семьи. Много лет назад, в день появления на свет дочери моей, я дал себе потайное обещание, что каждый год, по мере сил, буду покупать для нее драгоценности, и так продлится до тех пор, покуда не выйдет она замуж. Ценности эти были назначены мной, ей в приданное. Однако все вышло скверно. Анна Антоновна погибла, не успев испытать радости замужества. Её нет, а драгоценности и по сей день находятся в этом доме. И общая стоимость всего накопленного способна превысить стоимость нескольких таких домов. И вот я просил бы вас, услышав от меня сведения о точном нахождении тайника, сохранить пока все в секрете от остальных, чтобы уже не только я один, но и вы об этом знали. Однако кроме нас никто. Ни единая душа. Вы обещаете?

– Полина Евсеевна смотрела на Смыковского растерянно. Она не сразу нашла необходимые для ответа слова и потому молчала.

– Отчего же вы молчите, голубушка? – спросил Антон Андреевич.

– Мне трудно ответить вам… Не лучше ли будет оставить всё так, как было прежде, для чего мне знать, где находится тайник. Вы столько лет хранили эту тайну, для чего же сейчас стремитесь разделить ее со мной?

– Это просто совсем. Я не люблю загадок, и сам с огромным удовольствием, ещё шестнадцать лет назад освободил бы себя от подобных секретов, но я не сумел тогда найти человека, которому сумел бы доверить замысел свой. Ни Анфиса, ни Андрей, не удержались бы от соблазна взять из тайника то одно, то другое, и так продолжалось бы, покуда он не опустел совершенно. Теперь же мне обязательно нужно, чтобы кто-нибудь надежный, умеющий в момент истинной надобности, распорядиться драгоценностями правильно, знал, где именно они находятся. Что же? Мне удалось Вас убедить?

– Да. Я обещаю вам, что сберегу вашу тайну и никому не расскажу о ней.

– Тогда выслушайте и запомните. В комнате Анны Антоновны, напротив окна, есть настенные часы, те, что с подсвечниками по бокам и золочеными ангелочками сверху. Если часы эти снять, то за ними вы увидите широкую щель между каменной кладкой. Я приметил ее, когда ещё строился этот дом. Она кажется не слишком большой, но в самом деле глубины необычайной, и очень удобна для обустройства потайных мест. Там всё, что удалось мне собрать, и ежели когда-нибудь понадобятся деньги вам, или Мишеньке, или детям Ипатия Матвеевича, вы можете не дожидаться возможности спрашивать у меня разрешения, берите столько, сколько будет вам необходимо, это во все времена можно продать дорого.

– Я запомню всё, что вы сказали мне. Однако прежде, чем вы уйдете теперь… – Полина Евсеевна вдруг посмотрела ему в глаза и запнулась, – перед расставанием, позвольте и мне прошу вас, открыть вам свою тайну, которая томит меня, и согревает, и вновь изводит, словом молчать дольше я не могу. Вы готовы нынче, то есть сейчас же выслушать меня? Я обещаю, что буду краткой и задержу вас не слишком…

– Откройтесь ради Бога! – согласился Смыковский, заметив ту взволнованность, с которой Полина Евсеевна старалась подбирать слова.

– Я люблю вас. Вот уже много дней, месяцев и лет. Люблю тихо и не ожидая взаимности. Ненавижу себя за это, упрекаю, и все-таки продолжаю любить…

Еспетова остановилась. Ценой не мыслимых усилий она смогла не отвести глаз и не убежать прочь в эту минуту. Она замолчала, словно наступил его черед говорить. И он понял это.