Post scriptum

О заседании, посвященном платоновскому юбилею, с докладами Кессиди[421], Лосева, Рожанского [422], Аверинцева: «У нас это было бы невозможно.

Это всё чисто по-московски. Это продолжение Владимира Соловьёва»[423].

* * *

А.И. 14 лет заведовал кафедрой классической филологии.

* * *

«У Кузищина “кишка тонка” подняться до Марии Ефимовны Сергеенко»[424].

* * *

Греки всегда поддерживают друг друга. Об этом А.И. рассказывал массу историй из жизни своей матери и дяди; он говорил: «Поэтому с Кессиди у нас отношения особые».

* * *

«Я не особенно люблю учениц; я больше люблю учеников».

* * *

«Дамская наука».

* * *

«Нат. Вас. Вулих[425], которая восклицает: “Это же так красиво!”»

* * *

А.И.: «Как я жалею, что Вы живете не в Ленинграде!»

Я: «Я тоже».

А.И.: «Нет, Вы не жалеете! Вы любите Вашу Азу и этого “Я, конечно, могу вспомнить Григория Богослова”», – сказал он писклявым голосом, изображая Аверинцева.

* * *

«Греки всегда поддерживают друг друга. Русские делают друг другу только пакости, что, между прочим, проявлялось даже в заключении, где я встречал бывших эмигрантов, которые всячески стремились друг друга скомпрометировать».

* * *

«Макаронический язык (греческий, французский, немецкий, румынский)».

* * *

«Не презирайте, Жоржик, румынский язык: “manu” – “рука” и т. д.

А знаете, как “Corpus”, “тело”? “Труп”».

* * *

«Ю.В.Откупщиков, как и все люди, занимающиеся общим языкознанием, не говорит ни на одном языке».

In memoriam: Воспоминания о Г.П.Чистякове

Виктор Аромштам

К ак мы познакомились с отцом Георгием, я не могу вспомнить – я знал его еще до рукоположения, и у меня есть ощущение, что мы были знакомы всегда. Я приходил в храм Космы и Дамиана в Шубине, а в РДКБ[426] приходил лишь несколько раз. Мне там сложно было находиться: тяжелая атмосфера, детки больные, с опухолями, не каждый мог это выдержать…

Но меня поражало, что отец Георгий всё время был радостным. Он не хотел, видимо, чтобы дети видели его уставшим или грустным, и на его лице почти всегда была улыбка. Хотя это было очень сложно… Например, когда он приходил в храм в Шубине, он мог рассказать во время проповеди: «Вчера умерла девочка, семнадцатилетняя красавица, художница, которая долго боролась с болезнью…» – и сокрушаться об этом. При этом – оставался удивительно радостным человеком, и меня это поражало.

Отец Георгий был очень политизированным: был настроен оппозиционно по отношению к советской власти. С некоторыми людьми из-за этого ему было тяжело общаться. Он нарывался даже на конфликты, вплоть до того, что несколько раз его чуть не побили. Когда он проходил мимо музея Ленина, а там продавалась коммунистическая литература, он вступал в полемику с этими торговцами, и его прогоняли…

Вообще это был очень эмоциональный человек. Вокруг него сложился круг его поклонников; им нравилось, что отец Георгий эмоционально вел службу, читал Евангелие как-то по-особому, очень вдохновенно говорил проповедь – не «бу-бу-бу», как, бывает, некоторые священники говорят, а настолько вдохновенно, что люди загорались в духовном плане. Очень зажигательная была проповедь и в то же время – интеллектуальная: он ведь не переставал быть ученым. Отец Георгий не просто проповедовал, он пытался ворваться в наши души!

И был очень внимательным исповедником. Ему хотелось, чтобы люди говорили главное во время исповеди, чтобы действительно чувствовали себя виноватыми перед Богом; он необыкновенно серьезно относился к этому таинству и ожидал такого же отношения от прихожан. И тяготился исповедью, когда бабушки рассказывали ему, кто не то что-то съел и тому подобное. Был даже такой смешной эпизод. Я его как-то застал бегущим по лестнице храма на второй этаж, где в светлице можно было передохнуть после исповеди. И он на ходу буквально прокричал: «Витя! Я не могу больше слышать, кто что съел на завтрак!» Этот эпизод мы потом пересказывали друг другу, хохотали! Но и понимали, что к нему нужно подходить действительно с серьезными духовными проблемами.

В последний год уже видно было, что отец Георгий болен – он тяжело ходил, ему было тяжело служить, – но мы до последнего не подозревали, что всё настолько серьезно… А когда узнали, было понятно, что ничего уже не сделаешь. Думали, чем бы ему помочь; я предлагал его подвезти много раз, но он в редких случаях соглашался – не хотел на нас вешать свои проблемы. Кроме того, в последний год случилась эта ужасная история, когда таксист его вытолкнул из машины…

Ему было тяжело совмещать и научную деятельность, и службу в храме, и служение в РДКБ – это очень большая нагрузка. Но чем больше времени проходило, тем больше отец Георгий пропадал именно в РДКБ, служил там в храме, больше общался с детьми. И видно было, как он теряет физические силы – настолько он отдавал себя этому служению, что просто, я считаю, на этом и «сгорел»… И даже люди, не согласные с отцом Георгием в политических взглядах или во взглядах на Церковь, говорили, что он столько делает для больных детей, что спасется одним этим.