Протоиерей Олег Батов
Мне хочется сейчас поделиться одним очень сильным переживанием этих дней. Я никогда не думал, что смерть человека может на самом глубинном уровне настолько походить на события Страстной.
Когда появились первые отклики на смерть отца Георгия, в которых уверенно говорилось о том, что у нас появился еще один молитвенник, что отец Георгий уже предстоит Престолу Божию, мне они показались легковесными.
Утром в понедельник, как и положено, три священника отправились в морг, чтобы облачить собрата. Мне уже доводилось бывать в морге, но всё равно проходить мимо десятков обнаженных мертвых тел, лежащих в коридоре, везде, где только можно, было нелегко. Пытался молиться за них. Наконец, дошли до отдельного закутка, где лежало тело отца Георгия. Там лежало еще одно женское тело.
Князь Мышкин у Достоевского говорит о картине Гольбейна «Мертвый Христос», что от нее может вера пропасть. Это было во много раз хуже: клеенчатая бирка на руке, примотанная бинтом, на ноге написано крупно каким-то несмываемым черным фломастером: «Чистяков», черный целлофановый пакет на голове. «Чтобы мухи не садились», – объяснил санитар. Всё вместе складывалось в картину предельной степени кеносиса, умаления, уничижения человека. Князь Мышкин был прав – веры оставалось на самом донышке. Наконец сняли мешок и бирку и стали с молитвой сначала помазывать, а потом облачать тело собрата и друга. Мрак Креста постепенно сменялся покоем Великой Субботы.
Через московские пробки катафалк приехал в Столешников с опозданием, храм был уже полон, началась непрерывная череда служб и чтения Евангелия. Продолжительные службы совершенно не казались утомительными, находиться рядом с гробом было одновременно и скорбно и покойно. Ближе к полуночи в храме осталось человек десять-пятнадцать. Евангелие от Матфея подошло к Страстным главам, решили читать его дальше на разных языках. Принесли греческий, латинский, английский, немецкий, французский переводы. Кажется, не было итальянского, что жаль, так как отец Георгий очень его любил. Позже, когда дошла очередь до Евангелия от Иоанна, Анна Ильинична Шмаина-Великанова прочла начало наизусть на иврите. Всеми этими языками отец Георгий прекрасно владел. Впервые на литии запели стихиры Пасхи. Они не прозвучали диссонансом – темные облачения Преблагословенной Субботы сменялись белыми.
Ровно в полночь в двери храма постучались двое монахов Валаамского подворья, они пришли по послушанию, чтобы читать Евангелие над усопшим священником. Поскольку церковнославянский шрифт оказался для них мелковат, читали по-русски. Уходя, возгласили всем: «Христос воскресе!» Разноязыкое чтение Евангелия продолжалось до самого утра, до Божественной литургии. Пришедший возглавить службу отец Федор сразу сказал, что он здесь оказался случайно, ни во что вмешиваться не будет, делегирует все полномочия настоятелю, но отец Александр постоянно их ему возвращал. Так и получилось, что истинным возглавителем этой службы был тот, кто находился на возвышении в центре храма.
Каждое отпевание несет в себе некоторые переклички с пасхальной службой: белые облачения, свечи у всех в руках, крестный ход с гробом. В этот день очень и очень многие почувствовали это. Ничего не было заранее задумано, срежиссировано: хор не мог не петь Пасху, отец Владимир Лапшин после крестного хода сказал над гробом прекрасное пасхальное слово, от которого почему-то щипало глаза.
Ангелы шутили: в телеграмме соболезнования Святейшего Патриарха где-то по пути выпало несколько слов и получилось так: «Возношу молитвы в селениях праведных. Патриарх Московский и всея Руси Алексий». Отец Федор так и зачитал с амвона. Диакон Сергий Старо-кадомский возгласил на кладбище отцу Георгию многолетие вместо «вечной памяти».
Я волновался только об одном: чтобы эти пасхальные зарницы, которые ощущались очень многими, не смутили кого-то, кто не пережил вместе с нами Великой Субботы. Они были посланы нам, безусловно, авансом. Наверняка еще придет и чувство пустоты, и потерянности, может быть, даже и отчаяния. Но эти зарницы были явны и несомненны. Сейчас я нисколько не сомневаюсь, что у нас есть еще один молитвенник, предстательствующий за нас у Престола Божия.