Post scriptum

С течением лет мы все, вместе с отцом Георгием, стали ощущать себя единой семьей. Он не раз это подчеркивал. Для него мы были не просто сомолитвенники, но «каждый и каждая». Прихожане, которые работают, старались освобождать пятничное утро для того, чтобы начать его с литургии. И мы не просто участвовали, но, смею сказать, сослужили священнику; старались прийти в храм до его появления, чтобы быть на входных молитвах священника перед алтарем. Когда болезнь уже одолевала его, мы, встречая его в притворе или в приделе, подмечали, в каком он состоянии: средне себя чувствует (как он говорил) или еле идет; в этом случае не надо осаждать его со всех сторон, прося благословения, потому что он буквально волочит ноги и, кажется, не видит никого – только бы до алтаря добраться. Но видел! Во взглядах ловил сочувствие, и потом говорил и писал, что ему легче служить, когда он видит много знакомых лиц, когда он чувствует «молитвенное единение, которое держит его». Как, в большинстве случаев, он оживал к концу службы, загорался в проповеди! Как он горячо говорил: «Братья и сестры, христианство – не набор установлений, оно не в том, чтобы приходить на службы, ставить свечи и т. д., христианство – это богообщение, наша личная встреча со Христом! Встретиться с Богом лично дает возможность только одна религия – христианство, через Боговоплощение Иисуса Христа. Помогает нам в этом Евангелие, которым Сам Бог говорит с нами. Поэтому, братья и сестры, не расставайтесь с Евангелием! Сейчас есть карманные издания, которые можно носить в сумочке».

Не слышать этот горячий призыв было просто невозможно. Поэтому, как мне кажется, отец Георгий «имеющих уши» приводил к Евангелию, к ежедневной потребности обращаться к тексту, искать ответы на любые ситуации именно в нем. «Держитесь за Христа! Сила Божья совершается в немощи!»[466] И это он являл нам своим примером и говорил: «Когда совсем нет сил, ползите в храм. Потому что именно здесь, в причащении Святых Христовых Таин, происходит эта встреча с Господом, когда, открывая сердце навстречу Христу, мы получаем благодать». Когда ему приходилось отпевать, особенно тех, кого он лично знал, он говорил: «Да, братья и сестры, очень тяжело расставаться, но надо постараться, чтобы наши слёзы перетекли в молитву, стали молитвой». Он сам горел этой открытостью Святому Духу во время евхаристического канона: «Ниспосли Духа Твоего Святаго…» – взывал он, и Дух Святой, казалось, реял над ним.

Отец Георгий всегда напоминал, что каждая наша литургия – это та же Тайная Вечеря Христова, что мы участвуем не в какой-то отдельной литургии в конкретном храме, а что Сам Христос собрал нас на вечерю, на обедню как Своих учеников и что мы становимся апостолами, которым надлежит нести Божью благодать в мир, светить во тьме. Он призывал нас не опаздывать на литургию, а к моменту «Благословенно Царство» быть в храме, чтобы на этот возглас отвечать: «Аминь!» Для него это каждый раз был праздник, как первая литургия в жизни, и он напоминал, что она может быть и последней, и хотел, чтобы и мы это понимали и чувствовали, а не забегали в храм посреди службы и привычно подходили к Святой Чаше.

И еще хочется сказать, как он учил относиться к исповеди. Он повторял, что настоящая исповедь на самом деле может быть раз-два в жизни, когда осознание своей греховности переворачивает нашу жизнь, делает ее невозможной без участия в ней Господа Иисуса Христа. Отец Георгий приводил примеры настоящей, насущной исповеди. А то, с чем мы приходим обычно на исповедь, это, скорее, потребность в духовной беседе со священником, поиск совета в жизненных проблемах. Это тоже необходимо, но священник, говорил отец Георгий, далеко не всегда может дать совет. Чаще у людей проблемы медицинские, или психологические, или педагогические, и можно даже не быть христианином, чтобы их разрешить. Но мы упорно идем с этими проблемами к аналою, навешивая их на священника, создаем дикие очереди, чтобы пожаловаться на невестку, на ближнего, на раздражение и т. д.

Однажды отец Георгий зашел в храм вечером в пятницу, сам уже не исповедуя в эти вечера, как раньше, и увидел, сколько людей сидит на исповедь к настоятелю. Час был уже поздний. В ближайшую встречу с прихожанами он просто разразился гневом: «Что вы делаете, братья и сестры?! Как можно не понимать, что у нас с вами один отец Александр и что нельзя терзать его столько часов подряд?!» В другой раз, когда хвост не иссякал, он сказал: «Братья и сестры, исповедуйтесь друг другу! Но беда в том, что многие из вас не умеют, не способны хранить тайну другого или другой. Неужели, если мне нужно в чем-то покаяться, что-то сказать Богу, я не могу позвонить Евгению Борисовичу Рашковскому и поведать ему о том, зная, что это не будет ничьим достоянием?!» Но мы, как оглохшие, бежали к нему с любыми проблемами. Конечно, многих он знал лично, участвовал в сложных обстоятельствах и советом, и словами утешения, и направлением к врачу, потому что сам был и психологом, и мистиком, видящим гораздо больше тех, кого опекал.