Послушай, это Жизнь

Я думал о том, что уходит год. И после двенадцати будет уже тридцатое, а я не купил подарки. И елку. Хочу купить елку в этом году. Живую елку. И не решил, куда пойти на Новый год. Останусь дома. Просто нет желания участвовать в этом массовом карнавале. Опять.

Такая длинная ночь, когда все верят, что завтра будет совсем другая жизнь. И завтра утром прямо в пять, пока еще не легли спать, все разом бросят курить, сядут на диету и найдут достойную работу, выйдут замуж, женятся и разведутся, и обязательно будут теперь навещать родителей чаще. И еще один шанс начать все сначала. И все, как заговоренные, загадывают желания под бой курантов, вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь для их осуществления. А куранты – просто большие часы.

Волшебная ночь до рассвета, когда все так честно врут себе. Честно, потому что искренне.

А потом будет утро, точнее, день ближе к вечеру, и гости: родные, друзья и соседи, и жизнь медленно направится в привычное русло, и все та же работа, которую вряд ли бросят, и новый шанс тоже вряд ли используют.

А у меня будет иначе, первый раз будет иначе.

Я лежал в своей постели в обществе подушек и одеял и смотрел в незашторенное окно, как сыплет снег. Как оглашенный. Хлопьями, хлопьями. Как в сказке.

Иногда я вставал и подходил к окну. Я смотрел из темноты своей комнаты на белое покрывало и сугробы, наверное, чуть не до колен, и думал только об одном: «Лишь бы не растаяло к утру». Как в детстве: лишь бы не растаял. Я вспомнил чистую, светлую радость (почти восторг!), с которой я выбегал в этот снег. Снег, какой бывает даже не каждый год.

Я думал о том, как тихо и, кажется, встали часы, а год все уходит, тихо и совсем незаметно, этот грустный год.

В такой тишине остаешься наедине с собой.

Я смотрел в глаза самому себе, отраженному в зеркале собственного молчания. В моей памяти текли, словно по водам тихой реки, строки из писем, случайным адресатом которых я стал. А имел ли я право? Как послание в бутылке, волны судьбы прибили к моей двери чужие письма – личный дневник.

Я думал о том, что с каждой упавшей снежинкой уходит год, мое время, моя жизнь. Я не ждал этих мыслей так скоро.

Тихо в мою комнату вошла Софи, вошла и села в кресло у окна. И пусть я не видел ее, она была там. Мы смотрели в окно, а снег все сыпал. Как оглашенный. Хлопьями, хлопьями. Может, снег скрывал ее следы?

Я хотел спросить: «Софи, почему ты ушла? Если было так плохо, почему не кричала о боли? Ведь нельзя изменить только смерть, почему опустила руки? Почему ты ушла, Софи?»

Но я не спросил.

Мы смотрели в окно, и я сказал:

– Софи, останься до утра.

И все-таки встали, должно быть, часы, но я точно слышал, как тает время, тает медленно, почти незаметно. И утро тихо крадется к воротам.

Я точно помню, что не спал. Я смотрел в окно и видел комнату, скрытую от мира, от вечности, от посторонних. И было не по себе. И было немного страшно. Хотелось вскочить, включить везде свет и музыку, сделать горячий чай с лимоном и бутерброд побольше и позвонить срочно. Диме, а может, отцу. Но я знал, это скоро пройдет.

А снег все сыпал. Как оглашенный. Хлопьями, хлопьями. И я понял, он хочет спрятать меня.

Я в этом снегу ослеп и оглох. Отрезан от реальности. И никто не нарушит хрупкое дыхание жизни в моей комнате, хрупкое дыхание, которого я не слышу. Я закрыл глаза. Я пытался услышать дыхание жизни, но слышал лишь свое собственное. Я хотел услышать тишину внутри, но ее заглушало биение сердца. Я стремился постичь свою душу, но не нашел ее. Только мысли. Мысли текли в моей памяти, заглушая меня самого.

Ерунда и ересь. Надо купить мандарины, как в детстве. Новый год – ступень, рубеж, Рубикон? Просто ночь с 31-го на 1-е. И утро ничего не изменит, и в дверь мою не постучит новый шанс. Новый шанс мы создаем сами.

– Почему ты ушла, Софи?

Но она смотрела в окно, где все сыпал снег, где медленно и подло к стеклам подбиралось утро.

Я падал, падал где-то. Я снег. Тихий, спокойный и светлый.

Я открыл глаза. В кресле у окна было пусто. Плавающая стрелка моих часов привычно плыла по кругу. Солнце залило весь двор, и ровные холмики сугробов сияли, отражая холодные лучи. Детвора уже вовсю носилась на санках, кидалась снежками и что-то лепила, громко крича от восторга. Я улыбался.

Я точно помню, что не спал.

Новый год

Тридцатое закружило приятными хлопотами. Я уже и забыл, что бывает другая жизнь: без тяжелых размышлений, без одиноких мыслей, без пустоты внутри. Я чувствовал, как солнце касается лица, и закрывал глаза в этом детском умилении. Я ходил по магазинам, магазинчикам и лавочкам – покупал подарки. Мне загадочно везло на забавные вещицы: давно обещанные отцу шахматы, симпатичные елочные шарики, и даже Аньке я купил подарок, да что там, даже продавцы мне попадались все как на подбор улыбчивые и милые. И все говорили: «С наступающим!» и еще: «Веселых праздников!» – прямо как в наивном семейном кино.