Последний солдат

— А еще, дед, могу рассказать о твоей военно-полевой жене — старшем лейтенанте медицинской службы Татьяне Строговой. Как она выхаживала тебя после тяжелых ранений, как вы запирались в землянке, проводили ночь на сеновале, могу даже форму ее родинки ниже ключицы описать или шрамик от осколка чуть выше поясницы, чтобы ты в мои способности поверил.

— Хватит, — рявкает генерал, вскидывая ладонь перед моим лицом, — ты что-то уж совсем разошелся. Помолчи, дай мне подумать.

Дед мертвенно бледен, его руки суетливо разглаживают брюки, теребят ткань куртки, в глазах светится растерянность.

— Чертовщина какая-то, — наконец бравый генерал-лейтенант обретает дар речи и озадаченно трет ладонью лоб. — Знать ты этого точно не мог. О моем романе были осведомлены единицы. Подозревали, догадывались, да, но утверждать никто бы не взялся. Да и про расстрел тоже. Осталось два человека в живых, я с ними редко общаюсь, и на эту тему мы никогда не разговариваем. Рассказал бы кто, никогда бы не поверил.

— А хочешь, дед, расскажу, о чем Татьяна шептала тебе на сеновале? Что старший лейтенант рассказывала про своего отца, брата и других родственников? Она ведь потомственной дворянкой была, и фамилия ее настоящая не Строгова. Сказать какая? Булатова. А как она тебя раненого волокла на себе пять километров в грязи, и ты просил ее оставить себя и уходить?

— Я же сказал, хватит! — рычит генерал. — Допустим, я тебе верю. Черт подери, уж такого ты знать никак не мог. Что дальше?

— А дальше успокойся, вдохни и выдохни. Очень тебя прошу, постарайся не нервничать, то, что я тебе скажу, может сильно шокировать. Я не хочу, чтобы у тебя схватило сердце. Поэтому попытайся, пожалуйста, сохранить спокойствие.

— Я спокоен. Говори, — тревожное предчувствие черной тенью мелькает в глазах генерала, — о сердце моем не беспокойся. Я, конечно, уже в возрасте, но оно меня пока не подводило.

— В конце декабря 1991 года Советский Союз прекратит свое существование. Страна будет разрушена в результате заговора партийной элиты, КГБ и их приспешников, под руководством Михаила Сергеевича Горбачева, ставшего первым и последним президентом СССР.

— Ты что несешь, щенок?! — лицо Константина Николаевича наливается кровью. — Да как ты смеешь…

Меня хватают еще крепкие руки деда. Правая — за шиворот, левая сжимается мертвой хваткой на отвороте куртки. Генерал-лейтенант с силой встряхивает меня как тряпку.

— Ты можешь даже дать мне в морду, если тебе станет легче, — хриплю, держась за крепкие запястья, — но лучше выслушай.

— Хорошо, — с усилием выдавливает дед. Его кулаки медленно разжимаются, опуская ткань одежды.

И я начинаю рассказывать генерал-лейтенанту все, что происходило на моих глазах, дополняя события жизни фактами, узнанными из видений. Как Андропов рвался к власти и тащил в Политбюро Горбачева, как уничтожались конкуренты и соперники ЮВА, мешающие ему стать генсеком ЦК КПСС. Я знакомлю деда с планом «Реставрация», разработанным зловещим шефом КГБ. Через два года после моей гибели в Белом доме первое упоминание о похожем проекте, названном «Голгофа», появится в газете «Совершенно Секретно», в результате «откровений» бывшего генерала КГБ Михаила Любимова. Статья имела эффект разорвавшейся бомбы и вызвала нешуточный ажиотаж. Как потом признался бывший начальник третьего отдела ПГУ КГБ, его рассказ являлся сатирой. На самом деле высокопоставленный сотрудник органов имел доступ к секретной информации, умел анализировать и сопоставлять факты. Результатом его долгих размышлений и стала статья-мистификация о плане «Голгофа», приправленная изрядной долей стеба и фарса. Но Любимов не знал главного. Его пытливый ум кэгэбэшника смог нащупать краешек самой зловещей тайны ЮВА и КГБ — плана «Реставрация», невольно выдав некоторые его положения в форме художественной сатиры.

За красивыми словесами Андропова об «обществе, которое мы не знаем», «повышении производительности труда», «борьбе с тунеядцами и прогульщиками» скрывалось банальное предательство. ЮВА был искусно маскирующимся убежденным противником советской власти и СССР, его единомышленники желали стать настоящими хозяевами страны и ее материальных активов. Результатов своего «труда» всемогущий шеф КГБ не увидел. Через пятнадцать месяцев после избрания на пост генсека КПСС он умер. Но протеже Андропова Горбачев, став руководителем государства после смерти Черненко, объявил перестройку в 1985-м, запуская реализацию «Плана Р» в активную фазу.

В стране, с подачи «главного реформатора», начала нагнетаться атмосфера ненависти к «партократам» и КПСС, критиковалась «уравниловка социализма», шла активная антисоветская пропаганда, щедро сдобренная сюжетами и художественными фильмами с криминалом. Умелые дирижеры КГБ, в спайке с заокеанскими коллегами, провоцировали накрывающие общество волны истерии к «преступлениям коммунизма», искусно мешая правду с порциями лжи.