Последний солдат

Сквозь полусон слышу обеспокоенный голос Мальцева: «Леха с тобой все в порядке», ощущаю, как меня трясет крепкая рука, возвращая в реальность.

— Да, Серег, все нормально, — выдыхаю я, открывая глаза. Вижу взволнованные лица ребят, склонившихся надо мною.

— Ты уверен? Ты же весь мокрый, абсолютно весь, — Потапенко щупает мою одежду.

Провожу рукой по взмокшему лбу. Подношу ладонь к глазам. Прозрачная лужица пота разбивается на струйки. Юркие капли бегут по предплечью и летят на пол. Футболка и штаны влажные, как будто я попал под дождь.

— Все нормально, ребят, просто прикорнул, и кошмар приснился, — мой голос еще хрипловат от пережитого.

— Ничего себе кошмар, — кипятится Вова, но Мальцев сжимает его плечо своей лапой, обрывая монолог.

— Ладно, мы пока закончим прибираться, а ты переодевайся, — говорит Игорь.

Парни, Вероника и Аня выходят из раздевалки, бросая на меня обеспокоенные взгляды.

Но мне уже не до них. Последние пазлы плана складываются в стройную общую картину. Все становится на свои места. Я понимаю: у меня совсем нет времени. Ждать до каникул нельзя. Встречаться с дедом нужно немедленно.

Все остальное происходит как в тумане. Переодеваюсь, прощаюсь с ребятами и иду домой. Сообщаю родителям, что хочу съездить на выходные к деду. Отвечаю на недоуменные вопросы. Да, желаю проведать стариков. Ужасно соскучился, и вообще считайте это моей блажью. После получаса споров родители сдаются.

Вместе с папой звоним старикам. Дед и бабка тоже растеряны, но одновременно обрадованы возможностью увидеть любимого внука. Отметаю осторожные предложения дождаться каникул, сообщаю, что хочу их увидеть как можно скорее. Договариваемся, что утром мы с отцом поедем на вокзал. Отец посадит меня на подходящий поезд или электричку, а потом отзвонится деду, чтобы встретили.

И вот я сижу в купе поезда, идущего в Москву. Грохочут колеса, за окном мелькают пейзажи, а я погружаюсь в собственные мысли.

Необходимо искать контакты с Машеровым и Романовым и другими честными и порядочными людьми в руководстве СССР. Только у них есть рычаги власти, дающие шанс изменить будущее и предотвратить грядущий развал Союза, умело подготавливаемый кукловодами на Западе и предателями внутри страны.

Сам я этого сделать не смогу. Нет никаких возможностей и шансов достучаться «наверх». Меня зафиксируют и уберут еще на подходах, при малейших попытках дойти до Романова или Машерова. Их гэбэшная охрана не дремлет. Андропову сразу станет известно о моих попытках. А уничтожить или арестовать и выжать меня «досуха» для него не представляет никакой сложности. А как источник информации я для ЮВА бесценен. Поэтому даже не буду пробовать лезть к «небожителям» самостоятельно.

А с помощью деда — уважаемого в армейских кругах генерал-лейтенанта — можно попытаться. Тем более что он хорошо знает Петра Ивановича Ивашутина — начальника ГРУ, и даже дружит с ним. И у меня имеются веские аргументы заставить Константина Николаевича поверить своему внуку. Немного волнуюсь, как он воспримет мои откровения, все-таки дед уже немолод, войну прошел. Может с инфарктом свалиться или попробовать придушить меня в запале. Те сведения, которые я собираюсь на него вывалить, не каждая здоровая психика выдержит.

Металлический грохот сменяется пронзительным шипением. Поезд замедляет ход. Появляется длинный ряд зданий и увенчанная высоким шпилем ступенчатая башня Казанского вокзала. Подхватываю сумку, вежливо пропускаю попутчиков и выхожу из купе. В проходе уже толкается народ с угловатыми чемоданами и набитыми вещами баулами.

Наконец, вместе с ворчливыми бабками с огромными сумками, галдящей молодежью, степенными семейными парами, колхозниками в кургузых серых пиджаках я продвигаюсь к выходу. Подаю пожилой женщине старый потертый коричневый чемодан, перевязанный лохматой серой веревкой, и, спустившись на железную ступеньку, спрыгиваю на асфальт.

Оглядываю платформу. Мой взгляд скользит по потоку людей, в поисках деда.

— Лешка! — в сознание врывается знакомый до боли родной голос.

Поворачиваюсь вправо. Метрах в пяти от меня быстро идет к вагону подтянутый мужчина лет шестидесяти пяти в темно-сером плаще, накинутом на черный костюм. Благородная седина серебрится на висках, в чуть выцветших голубых глазах сверкают веселые искорки, широкая улыбка преображает волевое и суровое лицо, превращая старого боевого офицера в деда, встречающего любимого внука.

— Деда, — горячая волна любви нежной пеленой обволакивает душу. В пересохшем от волнения горле набухает ком, мешающий свободно дышать.

Константин Николаевич снова жив, бодр и подтянут. А ведь в октябре 1991 года, я провожал его в последний путь, долго смотря в серое, похожее на маску оплывшее лицо, и не мог поверить, что его уже нет. И что я больше никогда не увижу его теплые внимательные глаза и не услышу энергичное «Здравствуй, внук».

Утыкаюсь в лацканы его пиджака, пряча повлажневшие глаза. Обнимаю родного человека, жадно вдыхая знакомые еле заметные нотки сандала и бергамота «Шипра».