Последний единорог

— Я не пойду. — Она отступила прочь, тело ее насторожилось, а холодные волосы опали вниз. — Я никакая не принцесса, никакая не смертная, и я никуда не пойду. С тех самых пор, как я покинула свой лес, со мной не случалось ничего, кроме зла, и ничего, кроме зла, быть может, не произошло в этой земле со всеми единорогами. Отдай мне мой настоящий облик, и я вернусь к моим деревьям, к озеру, к моему собственному обиталищу. Твоя сказка не имеет власти надо мной. Я единорог. Я — последний единорог.

Произносила ли она те же самые слова прежде, в сине–зеленом молчании деревьев? Шмендрик продолжал улыбаться, но Молли Грю сказала:

— Преврати ее обратно. Ты сказал, что можешь превратить ее. Пусть идет домой.

— Я не могу, — отозвался волшебник. — Я же сказал тебе, что магия — еще пока не моя, чтобы я мог ею командовать. Вот почему я тоже должен продолжать наш путь к замку и к той судьбе или той удаче, что ждет нас там. Если бы я попытался перепревратить ее сейчас, то она могла бы действительно стать носорогом. И это оказалось бы самым лучшим, что случилось бы. Что же касается худшего… — Он содрогнулся и умолк.

Девушка отвернулась от них и посмотрела вдаль, на замок, ссутулившийся над долиной. Она не различала ни шевеления — ни в окнах, ни среди шатких зубцов башен. Никакого признака Красного Быка. И все же она знала, что он — там, ворочается в корнях замка, пока ночь не упадет на землю снова, сильный выше самой силы, неуязвимый, как сама ночь. Она еще раз коснулась того места на лбу, где раньше был рог.

Когда она повернулась к ним опять, они уже спали там, где сидели, — мужчина и женщина. Их головы опирались о воздух, открытые рты отвисали. Она стояла подле них, одной рукой придерживая у горла черный плащ, глядя, как они дышат. Слабо, очень слабо, в первый раз, ее ноздрей достиг запах моря.

IX

Часовые заметили, как они подходят, незадолго до заката, когда море лежало плоско и слепило глаза. Стражники меряли шагами вторую по высоте башню из всего множества кривых шпилей, ростки которых выпустил замок, напоминавший поэтому одно из тех странных деревьев, корни которых висят в воздухе. Оттуда, где стояли эти двое, просматривалась вся долина Хагсгейта до самого городка, да еще впридачу острые холмы и дорога, сбегавшая с обода долины к огромным, хоть и просевшим, передним воротам замка Короля Хаггарда.

— Мужчина и две женщины, — сказал первый стражник. Он поспешил к дальнему концу площадки. Это перемещение могло бы вывернуть желудок наизнанку, поскольку башня накренилась так, что половиной неба для часового стало море. Замок стоял на краю утеса, который кинжальным лезвием спускался к полоске желтого берега, тоненько рассыпанной по зеленым и черным валунам. Мягкие мешковатые птицы раскорячились на камнях, пофыркивая:

— Что вам говорили, что вам говорили!

Второй стражник последовал за своим товарищем с более умеренной прытью:

— Мужчина и женщина. А третья, в плаще — насчет нее я не уверен.

Оба человека были одеты в самодельные кольчуги: кольца, бутылочные пробки и звенья цепей были нашиты на половины из грубой ткани. Лица их скрывались под ржавыми забралами, но все же голос и походка второго часового выдавали в нем старшего.

— Та, что в черном плаще, — повторил он. — Не спеши с выводами насчет нее.

Но первый стражник уже перегнулся в оранжевое сияние опрокинутого моря, оставив несколько деталей своей худой брони на зазубренном парапете.

— Это женщина, — объявил он. — Перед нею я скорее свой собственный пол отличить не смогу.

— Охотно верю, — ехидно отозвался второй, — поскольку ты не делаешь ничего, что подобает делать мужчине, если не считать езды верхом. Еще раз предупреждаю: не торопись называть третью мужчиной или женщиной. Погоди немного и увидишь то, что увидишь.

Первый стражник, не оборачиваясь, ответил:

— Даже если бы я вырос, никогда и во сне не видя, что у мира есть два раздельных секрета, даже если бы я принимал каждую женщину, которую встречаю, за точную копию самого себя, — даже тогда я бы знал, что это существо отличается от всего, что я видел прежде. Мне всегда было жаль, что я никак не могу тебе угодить; но сейчас, когда я гляжу на нее, мне жаль, что я никогда не мог угодить себе. Ох, как же мне жаль…

Он перегнулся за парапет еще сильнее, напрягая глаза и пытаясь лучше рассмотреть три медленные фигурки на дороге. Усмешка звякнула под его забралом:

— Другая женщина, похоже, натрудила ноги и в дурном настроении, — доложил он. — Мужчина, кажется, — приятный тип, хотя явно ведет бродячую жизнь. Наверное, кто–то вроде менестреля или игрока. — Он надолго замолк, наблюдая за тем, как троица подходит ближе.

— А третья? — наконец спросил старший стражник. — Эта твоя закатная красотка с интересными волосами? Она уже истощила твое терпение за последние четверть часа? Ты уже увидел ее ближе, чем осмеливается любовь? — Его голос шуршал в забрале маленькой когтистой лапой.