Последний единорог

— Это магия выбирала форму, а не я, — ответил Шмендрик. — Только шарлатан может выбирать тот или иной трюк для обмана, а волшебник — лишь носильщик, лишь осел, везущий своего хозяина куда надо. Волшебник призывает, а магия выбирает. Если она превращает единорога в человеческое существо, значит, это — единственное, что можно было сделать. — Его лихорадило в злом полубреду, отчего лицо его казалось еще моложе. — Я носитель, — пел он. — Я — обиталище. Я — посланец…

— Ты — идиот, — яростно произнесла Молли Грю. — Ты слышишь меня? Да, ты волшебник, но ты глупый волшебник.

А девушка тем временем уже пыталась проснуться: ее пальцы сжимались и разжимались, а веки трепетали, как грудка у птички. Пока Молли и Шмендрик смотрели на нее, она что–то тихо произнесла и открыла глаза.

Они были расставлены шире, чем у обычных людей, и как–то глубоко посажены; и они темнели, словно глубокое море, и светились изнутри, как море, — они освещались странными мерцавшими существами, которые никогда не поднимаются к поверхности. Единорога можно было превратить в ящерицу, подумала Молли, или в акулу, в слизня, в гусыню — и ее глаза все равно бы выдали превращение. Мне, по крайней мере. Я бы узнала.

Девушка лежала без движения, а ее глаза искали себя во взгляде Молли и Шмендрика. Потом одним–единственным движением она оказалась на ногах, а черный плащ опал на колени Молли. Какие–то мгновения она кружилась вокруг себя, глядя на свои руки и держа их высоко и бесполезно близко к груди. Ее движения были неровными и суетливыми — как у обезьянки, пытавшейся проделать какой–то трюк, а лицо становилось глупым, изумленным лицом жертвы жестокого шутника. И, несмотря на это, ни одно ее движение не было безобразным. Ее загнанный в ловушку ужас был милее любой радости, которой Молли когда–либо была свидетелем — и это было самым ужасным.

— Осел, — сказала Молли. — Посланец.

— Я могу превратить ее обратно, — хрипло ответил волшебник. — Не беспокойся об этом. Я могу превратить ее обратно.

Сияя на солнце, белая девушка металась взад и вперед на своих сильных молодых ногах. Вдруг она споткнулась и упала — и упала очень плохо, поскольку не знала, как ловить себя при помощи рук. Молли подлетела к ней, но девушка съежилась на земле, встретив ее взглядом, и очень тихим голосом произнесла:

— Что вы сделали со мною?

Молли Грю заплакала.

Шмендрик вышел вперед. Его лило было холодно и влажно, голос ровен:

— Я превратил тебя в человеческое существо, чтобы спасти от Красного Быка. Больше я ничего сделать не мог. Я превращу тебя в тебя снова, как только смогу.

— Красный Бык, — прошептала девушка. — Ах! — Ее била свирепая дрожь, словно что–то тряслось и колотилось в ней изнутри. — Он был слишком силен. Слишком силен. Его силе не было конца и не было начала. Он старше меня.

Ее глаза широко раскрылись, и Молли показалось, что в них шевелится Бык, преодолевая морские глубины пылающей рыбой и исчезая в них. Девушка стала робко трогать свое лицо, вздрагивая и отвергая собственные черты. Согнутыми пальцами она провела по отметке на лбу, закрыла глаза и выпустила тонкий, пронзительный вой утраты, усталости и крайнего отчаянья.

— Что вы сделали со мной? — вскричала она. — Я умру здесь!

Руками она вцепилась в свое тело так, что вслед раздиравшим кожу пальцам потекла кровь.

— Я умру здесь! Я умру! — Но все же в ее лице не было страха, хотя страх неистовствовал в голосе, в руках и ногах, в белых волосах, ниспадавших по всему ее новому телу. Только лицо оставалось спокойным и безмятежным.

Молли хлопотала над ней, насколько осмеливалась приблизиться, умоляя не вредить себе. Шмендрик же произнес:

— Замри. — И два этих слога треснули осенними ветками. — Магия знала, что делала. Замри и слушай.

— Почему ты не позволил Быку убить меня? — стонала белая девушка. — Почему ты не оставил меня гарпии? Это было бы добрее, чем запирать меня в эту клетку.

Волшебник отпрянул, вспомнив издевательское обвинение Молли Грю, но когда он заговорил снова, в его голосе звучало спокойствие отчаянья:

— Во–первых, это довольно привлекательная форма. Если бы даже всю свою жизнь ты была человеком, то лучше бы вряд ли получилось.

Она скинула себя взглядом: вбок, по плечам и вдоль рук, потом вниз по исцарапанному и исполосованному телу. Она встала на одну ногу, чтобы обследовать пятку второй; закатила глаза наверх, чтоб увидеть серебряные брови, скосила вниз, на щеки, поймала молнию своего носа; и даже вгляделась в вены цвета морской волны, которые бились внутри ее запястий, таких же веселых, как молодые выдры. Наконец, обернула лицо к волшебнику, и у того снова перехватило дыхание. Я сделал чудо, подумал он, но печаль остро подмигивала у него в горле, словно там все глубже укреплялся рыболовный крючок.