Последний единорог

— А кроме этого мы вовсе не грабим богатых и не отдаем все бедным, — поспешил дальше Дик Бредни. — Мы грабим бедных, потому что они не могут дать нам сдачи — ну, большинство не может, — а богатые сами берут у нас, потому что могут изничтожить нас всех за день. Мы же не грабим жирного жадного Мэра на открытой дороге — зато мы платит ему каждый месяц дань, чтобы он оставил нас в покое. Мы никогда не увозим гордых епископов и не держим их пленниками в лесах, не кормим их там и не развлекаем, потому что у Молли нет приличных тарелок, а кроме этого мы — не очень вдохновляющая компания для епископа. Когда же мы переодеваемся и едем на ярмарку, то никогда не побеждаем там ни в стрельбе из лука, ни в фехтовании. Скажут от силы пару комплиментов по поводу наших костюмов — и все.

— Я как–то раз послала на состязание коврик с вышивкой, — вспомнила Молли. — Он оказался четвертым. Нет, пятым. Рыцарь в дозоре — в том году все вышивали дозоры. — Она вдруг начала тереть глаза ороговевшими костяшками пальцев. — Будь ты проклят, Шалли.

— Что–что? — вскричал тот, теряя терпение. — Это я, что ли, виноват, что ты бросила вышивать? Как только ты заполучила себе мужчину, ты забыла все свои былые достоинства: ты больше не шьешь, не поешь, сколько лет ты уже не раскрашиваешь рукописей… А что стало с той виолой–да–гамбой, которую я тебе достал? — Он обернулся к Шмендрику. — Она вся ушла в ботву, а ведь мы с таким же успехом могли с ней пожениться. — Волшебник как–то отвлеченно кивнул и отвернулся.

— Что же касается исправления зла, борьбы за гражданские свободы и прочего, — сказал Дик Бредни, — то это было бы не так уж плохо — в том смысле, что я сам далеко не крестоносец, не тот тип просто, некоторые — таковы, а некоторые — нет, — но нам же приходится петь песни про то, что мы одеты в ярко–зеленое и помогаем угнетенным. А мы же этого не делаем, Шалли, — мы сдаем их за вознаграждение, и такие песни петь нам просто неловко — вот и все, и в этом вся правда.

Капитан Шалли скрестил на груди руки, не обращая внимания на рык одобрения из толпы разбойников:

— Пой песни, Вилли.

— Не буду. — Менестрель не поднял бы и пальца, чтобы коснуться лютни. — К тому же, вы никогда не сражались ни с какими моими братьями ни за какой камень, Шалли. Вы написали им письмо, которое к тому же еще и не подписали…

Шалли отвел назад руки, и среди людей замигали лезвия, точно кто–то дунул на кучку угольев. В этот момент Шмендрик снова шагнул вперед, настойчиво улыбаясь:

— Если мне будет позволено предложить альтернативу, — промолвил он, — то почему бы вам не дать своему гостю заработать себе на ночлег, немного поразвлекав вас? Я не умею ни петь, ни играть, но у меня тоже есть свои достоинства, подобных коим вам, быть может, видеть никогда не доводилось.

Джек Дзингли немедленно закивал головой:

— Да, Шалли, он ведь волшебник! Редкое развлечение для парней.

Молли Грю проворчала какое–то свирепое обобщение по поводу всех бродячих колдунов как класса, но мужчины тотчас завопили от восторга, подбрасывая друг друга в воздух. Единственное недовольство было выказано самим Капитаном Шалли, который печально запротестовал:

— Да, но песни… Мистер Чайльд должен послушать песни.

— Я и послушаю, — уверил его Шмендрик. — Попозже.

В ответ на это лицо Шалли прояснилось, и он начал кричать на своих людей, чтобы те давали дорогу и уступали места. Те укладывались и рассаживались на корточках в тени уже с улыбками наготове, смотря во все глаза на то, как Шмендрик пускается во всякий вздор, которым потешал деревенских жителей в Полночном Карнавале. Это была жалкая магия, но он считал ее достаточно развлекательной для такой компании, как ватага Шалли.

Однако, крест на них он поставил слишком быстро. Они аплодировали его кольцам и шарфам, его ушам, полным золотых рыбок и карточных тузов, — с должной вежливостью, но безо всякого ощущения чуда. Не предлагая им никакого подлинного волшебства, он никакого волшебства и не получал взамен. И даже когда чары подводили его — например, когда он, пообещав выбить из грязи князя — чтоб они могли его ограбить, — извлек на свет пригоршню княженики, — даже тогда ему хлопали так же щедро и беспристрастно, как если бы фокус удался. Они были идеальной аудиторией.

Шалли нетерпеливо улыбался, а Джек Дзингли дремал, но больше всего волшебника поразило разочарование в беспокойных глазах Молли Грю. Собственный внезапный гнев развеселил его. Он уронил семь вращавшихся шаров, которые разгорались все ярче и ярче, чем дольше он ими жонглировал (в хорошие вечера он мог заставить их вспыхнуть), выпустил все свое ненавистное умение и закрыл глаза.

— Делай, как пожелаешь, — прошептал он магии. — Делай, как пожелаешь.