Последний апокриф

– Интимный, понимаете, разговор! – раздраженно огрызнулась птица.

– Интимный – в смысле – в каком? – бестактно допытывалась Астраханская Сельдь.

– В прямом! – одним словом резюмировал Конфуций.

– Я раздобыл грязь, но ты не обязана рисковать, – глухо произнес Иннокентий на забытом диалекте исчезнувшего племени полулилипутов-полувеликанов с острова Борнео (за отсутствием времени и правил правописания, диалог влюбленных воспроизводим сразу в синхронном переводе с забытого языка – на понятный, русский!).

– Я люблю тебя! – с тихим восторгом повторила она (сами древние борнеозианцы, не исчезни они из памяти земли, могли бы позавидовать ее великолепному произношению!).

– Я тоже тебя люблю! – с болью повторил Он, бросая тревожный взгляд на северную звезду.

– Летим! – воскликнула она, прижимаясь заплаканным лицом к его груди.

– Со мной ты можешь погибнуть! – печально предупредил Он.

– Уж лучше погибнуть с Тобой, чем без Тебя! – ответила она.

– А теперь Он чего сказал? – кусая костлявые локти, прошипела Зойка попугаю в перья.

– А она Ему чо сказала? – заискивающе прощебетал Полусын.

– Не понимаю! – честно признался Конфуций (увы, но он не бывал на Борнео!).

– Ну, ты, козел! – в сердцах, проклокотала Сельдь Астраханская.

Иннокентий смотрел на Марусю глазами, полными невыразимой тоски – так, как будто прощался с нею навсегда.

Понятно, Его ожидала последняя, решающая схватка со Злом: 776 предыдущих поединков Они с Отцом проиграли, что же касается исхода последнего, 777-го – то о нем Ничто, усмехнувшись, выразилось надвое: мол, там поглядим, кто победит!..

О, да, наш герой понимал, что в случае поражения для Него лично 778-й попытки уже не будет!

Но если чего Он по-настоящему и боялся – то уж никак не гибели, а разлуки с любимой!

Иннокентий с грустью думал, что их счастье с Марусей было скоротечным и неспокойным и что, возможно, они больше никогда не увидятся.

Он хотел ей сказать, что любит ее больше жизни и что, не задумываясь, сейчас же променял бы судьбу Спасителя Мира на любую другую, пустячную и незавидную – только бы находиться рядом с нею, видеть ее бездонные любящие глаза, гладить ее смоляные, с проседью волосы, целовать ее алые, пухлые, в трещинках губы…

Он молчал, ибо не было слов, способных передать Его чувства к Марусе!

– Уж полночь, между прочим, близится, Ю! – сварливо напомнил Конфуций.

– Да, пора! – решительно прошептал Иннокентий…

255 …До полуночи оставался час, от силы час с четвертью!

Геликоптер летел достаточно высоко вдоль излучины сильно обмелевшей речушки Иордан, строго по курсу на Тивериадское озеро – и далее, выше, к означенному месту последней, решающей битвы Зла и Добра.

Конфуций, как всякая уважающая себя птица, свободно летел в стороне, сам по себе.

Пилот-командир, улыбаясь в усы, добродушно мурлыкал незамысловатую нанайскую песню о конце света.

Бедный Джордж, притороченный к полу широченными такелажными ремнями (от качки!), пока что лежал без признаков жизни, у него в голове стояло корыто с волшебным даром от содоморрцев.

Иннокентий с Марусей, деловито переговариваясь на древнем языке Каббалы, ползали на коленях и старательно, по сантиметру намазывали зверски убиенного крупье живительной грязью (Иннокентий доверил Марусе лицо, шею и плечи, Сам же, дабы ее не смущать, обрабатывал талию, чресла и прочие оконечности покойного!).

Зойка и Захар Полусын, разинув рты, завороженно наблюдали за тем, как бурая, пахнущая смертью грязь при соприкосновении с телом покойного шаловливо шипела и игриво шкворчала, источая притом одуряющий запах мартовских подснежников, и как эта же самая кожа при соприкосновении с грязью (буквально у них на глазах!) чудесно оживала.

– Не верю, не верю… – растерянно бормотал Захар и размашисто бил себя грязными ручонками по пухлым детским щекам.

– Кончай, да, Захар? – краснея за мужа, морщилась Зойка.

– Как живой, мля, гляди! – пищал ей огрызок.

И в самом деле, труп нашего бедного героя, как в сказке или в кино, из печально-зеленого превращался в радостно-розовый, вовсю пульсирующий кровяными токами.

– Как живой, да не дышит! – злорадно заметила Зойка.

Тут Маруся не выдержала, разогнулась и поглядела исподлобья на дальнюю родственницу.

– Ты что, сомневаешься в Промысле Божьем? – с явной угрозой спросила она и нечаянно (пот застил глаза!) провела грязной рукой по лицу.

– Да, Лэди… – было открыла рот Зойка, но так и застыла, потрясенная фантастическим преображением Маруси в юную красавицу, прекрасней которой не видывал свет.

– Не сомневайся, – тяжело повторила Маруся, еще не понимая причины Зойкиного столбняка (она-то себя не видела со стороны!).

– Не верю, не верю… – беспощадно бия себя по красным щекам, не унимался огрызок-мультимиллионер.

– Лэди, мать твою, так через так-разэтак! – со слезами искренней зависти на глазах выматерилась Зойка.

Пилот-командир – тот едва не ослеп от полыхнувшей молнией Марусиной красоты.

– Чо, черти, уставились? – уже начала сердиться Маруся, как неожиданно заметила на себе изумленный и любящий взгляд Сына Бога.

– Что, любимый? – спросила она, опускаясь возле него на колени.