Последний апокриф

У щербатого камня она нырнула и быстренько отыскала на илистом дне своего возлюбленного, весьма обессиленного борьбой с осьминогом и начинающейся кессонной болезнью.

Понимая, что медлить нельзя, она с нежностью прильнула губами к его губам и без сожаления выдохнула в Него весь имеющийся запас воздуха.

Придя в себя, Иннокентий все понял: теперь Маруся погибала от нехватки кислорода в легких и начинающейся кессонной болезни.

В ее широко открытых глазах он не прочел ничего больше, кроме безграничной любви.

Она с Ним, казалось, прощалась и благодарила за краткие мгновения подлинного счастья, что она испытала.

Понятно, был мир, который Он (и никто другой!) должен спасти, но была и Маруся, без которой тот же самый мир моментально делался пустым и бессмысленным («Разберись, что почем!» – подумал Сын Бога!).

Ни секунды, впрочем, не сомневаясь в правильности своего решения, Он вдохнул в нее спасительный дух, благословляя меркнущим сознанием минуту, когда встретил ее и полюбил.

«Господи, нет!» – молилась про себя Маруся, возвращая Иннокентию жизнь.

«Все равно мне не жить без тебя!» – думал Сын Бога, припадая в очередной раз к возлюбленным губам.

Так, спасая друг друга, уста в уста, они всплыли, как два поплавка, на поверхность реки.

Спасая друг друга – можно, оказывается, спастись!

– Клеммы, Ю! – устало, с упреком напомнил Конфуций (по правде сказать, птицу-философа удивило и покоробило, что Сын Бога спасением мира пренебрег ради старой, хотя и помолодевшей проститутки!).

– Я люблю тебя! – нежно и искренно прошептал Иннокентий Марусе, помогая ей выбраться из воды на теплую поверхность щербатой скалы.

– Я тебя люблю! – так же нежно и искренно бормотала Маруся, забываясь в объятиях любимого…

259 …Впервые с тех пор, как Их разметало Судьбой и Коварством (фактически, если разобраться, со времен их беззаботного голографического существования в Саду, когда само Счастье им улыбалось!), братья (они же и сестры!) Добро и Зло сидели за общим длиннющим прямоугольным столом, в зале для ристалищ и смертельных игр величественного замка Нимрод.

Один из братьев по-прежнему, как и пять миллиардов лет назад, пребывал в цепях, с черной повязкой на глазах и скотчем на устах, и выглядел неважно, другой же – буквально лоснился довольством и благополучием.

Вокруг стола – не впритык, разумеется, но сохраняя известную дистанцию – застыли в почтительных позах все шестьсот тысяч миллиардов мужчин и женщин, когда-либо рожденных на Земле (в числе когда-либо рожденных явились также, увы, никогда не рожденные – несчастные жертвы абортов, войн и стихийных бедствий!).

Как они все тут поместились – непостижимо уму!

Посредством гигантских телемониторов всем собравшимся было объявлено, что ровно в полночь, по их многочисленным просьбам, наконец, окончательно будет покончено со Злом (на этих словах камера крупным планом показала прикованного к трону «злодея» с заткнутым ртом!) и уже воцарится навсегда царство Добра.

Все шестьсот тысяч миллиардов мужчин и женщин впервые изблизи и воочию лицезрели братьев-Демиургов.

Сияние и величие, исходящие от близнецов, пугали до смерти и подавляли.

Одна половина зала отливала мрачно-черным, с оттенком золотого, другая же – радостно светилась серебристой белизной.

На двуцветной же, черно-белой террасе, парящей под усеянным звездами куполом замка, сборный оркестр под управлением самого Иоганна Себастьяна Баха виртуозно исполнял одну из его феерических фуг.

На местах музыкантов – такого еще не бывало! – во фраках, с блаженными восторженными лицами восседали Орфей, Моцарт, Шопен, Чайковский, Леннон и другие, тоже приличные сочинители музыки.

Близнецам подобострастно прислуживали ангелы, черти, цари, короли и герои всех времен и народов.

Стол ломился от заморских вин и яств – но братья, однако, не пили и не ели, но молча и неотрывно, казалось, изучали один другого (взгляд Бога сквозь тряпку был кроток и ясен, Сатана же глядел исподлобья и тяжело!).

Время от времени Добро обращало свой несуетный взор на обильно политые кровью часы на стене, за спиной у Зла, но и Зло – нет-нет! – подловато поглядывало на дымчатый с бирюзой циферблат за спиной у Добра.

По сатанинским часам до полуночи оставалось тринадцать минут, а по Боговым – четырнадцать (то ли одни на минуту отставали – но, возможно, что и другие чуточку торопились!).

Все было готово к прибытию наших отважных героев – только они, похоже, запаздывали.

Тишина в замке, несмотря на скопление народов, стояла такая, что отчетливо слышалось потаенное биение всех шестисот тысяч миллиардов сердец…

260 …Клемму со знаком плюс Иннокентий (Он таки достал со дна Иордана провода!) прицепил к большому пальцу левой ноги бедного крупье, а с той, что со знаком минус, застыл у него в голове.

Маруся держала Джорджа двумя руками – на случай, если того вдруг подбросит вверх, или еще мало чего!

Наконец по знаку Иннокентия пернатый философ торжественно начал обратный отсчет: «Три, два, один, контакт!»