Последний апокриф

Тогда Он зажмурил глаза и подумал: смерть в вонючей воронке банальна, но как будет – так будет!

А с другой стороны, Он подумал, ведь Он был рожден…

Не успел Иннокентий толком сообразить, для чего Он рожден, как почувствовал вдруг…

Там, на дне Мертвого моря…

246 …Он вдруг почувствовал, как Его подхватили тысячи трепетных рук и увлекли на городскую площадь к памятнику прекрасному юноше, окаменевшему от несчастливой любви почти пять тысяч лет назад.

Невиданные доселе человекоподобные существа стучали копытами и восторженно выкрикивали: «Иссахар, Иссахар!»

Иннокентий сначала не понял, куда и к кому Он попал, и оттого несколько растерялся.

Постепенно же выяснилось, что все эти бравые парни и есть те самые знаменитые, считавшиеся пропавшими без вести обитатели Содома и Гоморры.

Как оказалось, они не только уцелели, но и еще взамен двух рухнувших в бездны деревушек сотворили целый подводный мегаполис с ласкающим ухо названием: Содоморра.

Живительной грязи на дне Мертвого моря хватало на всех с лихвой, поэтому никто не умирал.

И поскольку никто не умирал, то никто и не рождался.

И поскольку никто не рождался, то и потребности в женщинах у содоморритян не ощущалось.

А поскольку потребности в женщинах у содоморритян не ощущалось – то их тут и не было (просто незачем жить, когда ты не нужен!).

В отсутствие ветра, женщин, детей, дождя, снега и града не имело смысла развивать легкую промышленность – поэтому (и еще потому, что просто приятно!) все и повсюду ходили голышом.

Пили опресненную воду и питались, как встарь, домашним скотом, птицей и дичью, выведенными из редчайших, там же, на дне, обнаруженных бактерий.

Специально для сладкоежек соль превращали в сахар и варили клубничное варенье.

Не было краж, наветов, зависти, ссор, драк, войн, развлекались друг с дружкой и любили ближнего своего – как могли!

Что касается памятника юноше, окаменевшему от любви к женщине, – то для мужественных соморритян он являлся сентиментальным напоминанием о былых заблуждениях…

Разумеется, меньше всего наш герой ожидал встретить под мертвой водой вполне современный город с развитой инфраструктурой.

Он также не думал увидеть тут небо в алмазах (потом оказалось, правда, то было не небо, а суррогат – но в алмазах!).

Но чего Он не ждал вообще – так это памятника Ему, Иннокентию, на главной городской площади, куда Его принесли на руках.

Удивительное воспоминание о былом и забытом неожиданно вспыхнуло в Нем ярким пламенем и осветило уголки памяти…

247 …В то же самое время – буквально! – Маруся стояла и потрясенно, как в зеркале, разглядывала осолоневшую пять тысяч лет назад женщину.

В возможность подобного сходства верилось с трудом, но оно было – и было налицо!

Зойка по прозвищу Сельдь Астраханская при виде соленой глыбы едва не рехнулась и только глуповато пробормотала, тупо переводя глаза с жены Лота на Марусю и обратно, с Маруси – на жену: «Одно лицо, мля!»

Вся правда о Содоме и Гоморре…

248 …Увы, сия повесть намного печальнее той, о которой поведал миру Шекспир!

Две незатейливых (по нашим временам!) деревушки – Содом и Гоморра – ютились по обе стороны дороги, неизвестно откуда берущей начало и уводящей непонятно куда.

В то время как женщины этих селений в муках рожали людей, мужчины успешно занимались разведением рогатого скота (до того успешно, что постепенно между мужчинами и скотом стерлись всякие визуальные различия – так что было уже не различить, где, к примеру, мужчина, а где, скажем, скот!).

И все же при внешней похожести между ними существовало одно, но глубокое внутреннее противоречие: содомцы, подобно душке Жан-Жаку Руссо, желали слиться с природой (другими словами – самим уподобиться скотам!), гоморрцы же, через дорогу, в подражание Вольтеру, отважно агитировали за революцию в диаметрально противоположном направлении – от скотины к человеку!

Так или иначе, а в округе на пять тысяч верст (от Тигра – до Евфрата!) содомца с гоморрцем легко узнавали по скотскому облику.

Речь, однако, у нас не о скотстве (не всякое скотство, по справедливому замечанию Сократа, попадает в Историю!), а, собственно, – о Любви!

Итак, содомская девочка Мара происходила из зажиточного рода потомственных скотоводов, а гоморрский мальчик Иссахар возник у местных нищих диссидентов, считавших, что человеку при любых обстоятельствах хорошо бы оставаться человеком!

Мара жила, как грезила, в просторной четырехэтажной вилле с садом по левую сторону от дороги (если стоять лицом к восходящему солнцу!), Иссахар же влачил существование без просвета, в тесной землянке, напротив.

Мало чего соображая в вопиющем социальном неравенстве, дети буквально с пеленок ползали друг к дружке через дорогу – туда-сюда.

Естественно, как-то однажды играя в саду, Мара и Иссахар поклялись друг дружке в вечной любви.

Разумеется, родители Мары, те еще потомственные скотоводы, на всякие клятвы тринадцатилетней дочери хотели плевать с четвертого этажа (и плевали!) и срочно отдали ее замуж за Лота, тоже того еще скотовода.