Последний апокриф

– Ага, показал бы! – тоже не задержался, попросил Арарат.

– Глядите! – сладостно откликнулся Джордж, откровенно обнажая все тридцать два искусственных зуба…

230 …Сначала Джорджу приснился удивительный сон: как будто его любимые родители кидают его целиком, как он есть, в котел, заливают водой и варят из него хаш!

Что его особенно удивило – никакие аргументы типа «я же ваш единственный сын!» не производили на них ровно никакого впечатления.

Но когда он проснулся, то удивился еще больше: он, как был, целиком помещался в котле (том самом, который сам же дочиста вылизал!), а его незабвеннейший папаша Арарат грубо тыкал в него гигантской шумовкой, тем самым понуждая барахтаться в будущем бульоне!

И также он вдруг обнаружил, что его наидрагоценнейшая мамаша Лэвана разводит под чаном костер (одна рука у мамаши была заметно короче другой!).

– Ребята, вы чо? – закричал родителям Джордж.

– Суп харчо! – ухмыльнулась Лэвана.

– Да я ваше солнце! я ваша луна! я ваша вселенная! я цветок вашей любви! я дерево ваших надежд! я услада ваших очей! я!.. – истошно перечислял он слова, что его согревали в минуты уныния.

– Ты наше горе, и ты – наш позор! – хором сумрачно провозгласили папаша с мамашей.

– Мамаша-папаша! – взмолился Джордж (три чувства теснили сыновнюю грудь – вины, любви и сомнения в реальности происходящего!).

– Лучше поведай, где зуб? – задал вопрос прямо в лоб мужественный Арарат.

– Негодник, где зуб! – завизжала красавица Лэвана.

«Зуб…» – только было собрался с мыслями Джордж, как немедленно ощутил острейшее жжение в левой ноздре.

«Поззэ-зза-ззэбудь про ззэ-зза-зуб!» – скорее мозгом, чем ухом воспринял он тонкий, как писк москита, голос Ивана.

– Уже позабыл! – в ужасе завопил наш герой (слишком хорошо помнивший папашин рассказ о ничтожном моските, залетевшем в левую ноздрю всемогущего императора Тита Флавия Веспасиана: поначалу властитель мира потерял сон и аппетит, а потом стал биться о колонну Колизея – и бился до дырки в башке, из которой, по свидетельству исторического писателя Иосифа Флавия, с диким клекотом выпорхнул гигантский семикрылый гриф!).

Между тем костерок под котлом, судя по треску, весело разгорался, и Джордж отчего-то затосковал по зябким сибирским зимам с поземкой, снегами по пояс и лютыми ветрами, проникающими до костей.

Это сейчас только можно представить, подумал Джордж, что было такое время, когда он мечтал о горячей воде!

– Эх, жаль, маловато дровишек для хаша! – весело воскликнул папаша, почесываясь.

– Мы что, варим хаш? – удивилась мамаша (засоня, растяпа, тугая на ухо, вспоминал Джордж со слезами умиления на глазах!).

– А разве не хаш? – страшно вдруг закричал на нее Арарат (Джордж что-то не помнил, когда бы папаша орал на мамашу!).

– А я-то подумала – хаш! – невинно развела разнокалиберными руками Лэвана.

Под загадочным воздействием крутого кипятка обычно неспешное течение мыслей в голове крупье мало-помалу приобретало характер ртути: желеобразные капельки самых неожиданных соображений с необъяснимым проворством перекатывались по чаше его воспаленного сознания!

Неожиданно он стал выкрикивать сентенции типа «они еще не придумали, что им варить, а они уже ссорятся!», «они же не ведают, что они варят!», «о, жизнь холодна, а жить горячо!», «если двое близких людей не могут договориться между собой – что же тогда говорить о целом человечестве!», «ух, горячая вода не доводит до добра!», «оттого на земле и все войны, что люди элементарно не могут договориться!» и так далее…

И последнее, наконец, о чем он невольно подумал угасающим сознанием, – подсказать драгоценному папаше, что самое время, для хаша, уменьшить огонь…

231 …Любезный читатель давно уже понял, что Джорджа под видом любимых родителей встречали Сам Черт и дочь Черта – Луиза (настоящие мать с отцом ждали сына домой – но, увы, не дождались!).

И, понятно, никто его на руках не качал и песен ему не пел.

Тем более никто и не думал интересоваться, где он так долго блуждал.

И, собственно, весь тот наркотический ужас, что он пережил, барахтаясь в чане с хашем, был навеян ему все теми же силами непролазной тьмы.

Можно только догадываться, какая гора свалилась с плеч нашего героя, когда он открыл глаза и обнаружил себя у порога отчего дома (целого и сохранного, разве что кожа на теле, казалось, пылала и покалывала, как после ожога!).

Джордж еще долго стоял у ворот, не решаясь войти.

Что-то в нем было от библейского Моисея, одиноко застывшего на невидимой глазу границе пустыни и Земли Обетованной.

Наконец, решив: будь что будет, он надавил плечом на тяжелые скрипучие ворота и перешагнул заветный порог…

«Люблю сюрпризы, – подумал вдруг Джордж, – но, однако, не до такой же степени!»

Сомнений быть не могло: посреди двора стоял шейх Муд-Аг (тот самый Муд-Аг, которого Джордж разул до портков!), как кронштадтский матрос, перепоясанный крест-накрест гроздьями разрывных гранат с выдернутыми предохранителями – по тринадцать в каждой грозди…

232 …Тут мы просто обязаны на минуточку обернуться и хотя бы еще раз окинуть немутнеющим взором события сорокалетней давности.