Последний апокриф

Бесконечная Зойкина шея казалась уже не такой бесконечной благодаря тринадцатирядовому жемчужному колье.

С мочек ушей (до костистых плеч!), как сочные гроздья, надменно свисали бесценные изумрудные серьги.

Ее низкий лоб продолжала корона из вечных кораллов с Ямайки.

На длиннющем указательном пальце правой руки, в ряд, красовались тринадцать колец с бриллиантами в оправе из нержавеющего металла, завезенного на землю с других галактик.

Если бы в эту минуту на тополиных ветвях Пятачка расцвели хризантемы и зачирикали райские птицы, то и тогда всеобщее удивление было бы намного менее проникающим.

И сейчас, допустим, полыхни молния над Пятачком и разразись гром, и разверзнись могилы, и вдоль по бульвару с песней пройди дружным строем покойники – и при таком развороте событий общее впечатление наверняка оказалось бы не столь разящим.

При явлении Зойки (уже Полусын!), да еще не одной, а в сопровождении сдержанно кудахтающего двухметрового человеко-петуха – решительно все (кроме Лэди!) элементарно лишились рассудка и замертво попадали наземь…

122…Они долго молчали, пристально и с пристрастием разглядывая друг друга.

– И сотворил Бог человека по образу своему и подобию! – усмехнулась Зойка. – Не помнишь?

Маруся кивнула: мол, помню (хотя и не помнила!).

– Так вот, – с важным видом сообщила Зойка, – ошибочка вышла!

Поскольку Маруся по-прежнему не отвечала, то Зойка и продолжила:

– Он, может, нас сотворял, но Он нас – не досотворил!

– И чего Он такого не досотворил? – отозвалась Маруся (впервые за годы, что они были в ссоре!).

– Душу – не досотворил! – закричала вдруг Зойка.

– Душу не досотворил… – медленно повторила старая проститутка (наконец она осознала причину чудовищной Зойкиной неблагодарности: чего еще, кроме предательства, можно ждать от человека, у которого элементарно недоделана душа!)?

«Знать бы раньше, – вздохнула про себя Маруся, – и скольких разочарований и унижений могла избежать!»

На минуточку перед ее мысленным взором пронеслись картины, одна другой не веселее и не краше.

Вот она на могильной плите (сама, между прочим, как под плитой!), под могильщиком Ряхой, стиснув зубы, добывает протекцию к Жоре по кличке Урод, младшему звеньевому утренней смены могильщиков.

А вот она – и там же, на кладбище, в грязной каптерке! – с чувством брезгливости и неприятия перелистывает опаленные страницы «Мертвых душ», настольную книгу Урода (по его же выражению: «для эрекции жутко полезную очень!»).

Урод же потом познакомит Марусю с Федулом Сквалыгой, менеджером похоронной шараги «Высший Смысл!».

От Федула разило развратом и смертью.

Федул походил на киновампира (как потом оказалось, вампиром и был!).

Федул до рассвета вставал и по капле пил ее кровь.

Маруся, известное дело, терпела: не ради себя – ради Зойки!

Годы прошли, но ее передернуло при одном воспоминании о Федуле.

– У тебя нет души… – со слезами прошептала Маруся.

– Не досотворил! – задумчиво повторила Зойка.

На что Маруся со страшным воплем сорвала с нее и рассыпала по мостовой тринадцатирядовое ожерелье, порвала в клочья золотой наряд, помяла корону с Ямайки и выдрала серьги из мочек ушей и наконец прокляла, обняла и прижала к груди.

Обе, понятно, натужно ревели – о несбывшихся грезах, о старых обидах и невеселых перспективах на светлое будущее…

На кладбище, в метрах от Пятачка…

123 …Босой, без лица, перемазанный глиной и фосфоресцирующий с Конфуцием на плече, Иннокентий рассеянно прогуливался между могил (на чей-нибудь метафизический взгляд, он сошел бы за привидение!).

Возле памятника с каменным красавцем с гитарой в руках замедлил вдруг шаг и остановился.

– Здесь покоится тело цыгана Лукьяна! – прочитал с выражением попугай и признался: – Увы, не имел чести знать!

Потом они долго стояли у мавзолея с колоннами, на котором на древнем иврите заглавными буквами было начертано:

«Розенпух Авраам Ноевич, очень хороший человек – и все.

Лежи себе с миром – и все!

И ни о чем не беспокойся – и все!

И спасибо, что ты был, есть и будешь всегда – и все!

В наших сердцах и сердцах тех, кто тебя знал, не знал, любил и не любил!

От жены, от детей, от внуков, от правнуков и праправнуков Розенпух!

От друзей, от знакомых жены, от детей и знакомых детей!

От всего, короче, хорошего человечества!»

– Давно не читал на иврите! – с грустью признался Конфуций.

Иннокентий молчал, искренне растроганный словами на камне, идущими от сердца!

Неожиданный шорох в кустах, впрочем, отвлек его…

124 …В желтом излучении луны Джордж (а это был он!) казался друидом.

– Бога ради (лязг-лязг!)… извините (лязг-лязг!)… помешал… – почтительно обратился он, дрожа, лязгая зубами и озираясь.