Последний апокриф

– Мир катится в пропасть, – вздохнув, констатировал попугай и добавил: – Но, правда, пока непонятно в какую.

– В большую, – недолго подумав, сказал Лао Фу и продолжил молитву.

– И что с нами будет? – спросил попугай.

– Не скажу, – усмехнулся старичок…

101 …Наконец Лао Фу протянул над безжизненным телом Иннокентия свои маленькие, похожие на детские руки и гортанно пробормотал слово, состоящее из шестидесяти трех букв (ни буковкой больше, ни буковкой меньше!).

И тут, вопреки всем витальным законам, Иннокентий вздрогнул – и снова застыл.

Утерев пот со лба, старец упрямо повторил то же самое слово, состоящее, как уже было сказано, из шестидесяти трех букв – ни меньше, ни больше!

На этот раз Иннокентий открыл полные страдания глаза и обреченно прошептал:

– Нет любви, но есть ненависть!

– Наличие и неналичие, в конце-то концов, друг друга порождают! – мягко его успокоил мудрец. – Будет ненависть – будет и любовь!

На что наш герой ничего не ответил, а старик, помолчав, поднялся с колен и, легко переступая через тела вповалку храпящих китайцев, пробрался к щели в двери и подставил ветру лицо.

Мимо бежала тайга – в обратную сторону, должно быть, в Китай!

Саблезубый тигр, догнав дикую свинью, стал рвать ее на куски.

Буквально вчера, вспомнил Фу, у него на глазах дикая свинья разодрала в пух таежного тетерева.

«Так оно есть, и так оно будет!» – подумал мудрец…

102 …Пятьсот двадцать три китайца, окружив Лао Фу, глядели наверх, одной силой взгляда поддерживая неподвижно парящего под потолком Иннокентия.

По мнению старца, под потолком меньше трясло.

Сквозь грохот колес хорошо было слышно, как китайцы молчат.

Неожиданно поезд замедлил ход, и людей, поглощенных медитацией, с грохотом накрыла гора старых унитазов.

Наш герой, лишившись опоры, рухнул на пол, как птица, подбитая на лету.

В сутолоке, сбитые с толку, люди кричали друг другу:

– Что там стряслось?

– Москва!

– Приехали!

– Боже, Москва!

– Как много в этом звуке!

– Какая большая!

– Угу, как Пекин!

– Пекин – как Москва!

– Полундра, спасайся, кто может!..

103 …Трое трезвых железнодорожников дружно и с песней откатили тяжелую дверь товарного вагона и, обнаружив рассыпанные по полу унитазы, нагадили мимо.

Вскоре же в вагон, принюхиваясь и озираясь, на полусогнутых поднялись два бойца-пограничника с восточноевропейской овчаркой на длинном поводке.

– Гитлер, ищи! – коротко приказал собаке один из бойцов.

Дважды чихнув, пес унюхал говно на полу и пичугу в клетке и злобно залаял.

Пограничники немедленно обменялись тайными знаками, понятными только им.

Один, с автоматом на изготовку, отступил на полшага, а другой на цыпочках подкрался к клетке и сорвал с нее тряпку.

– Руки вверх! – страшным голосом завопил он.

– Руки вверх! Руки вверх! Руки вверх! – трижды проорал с перепугу попугай.

Поскольку нервы у пограничников были на пределе, то они и открыли беспорядочную пальбу друг по другу.

Состав с визгом дернулся и медленно, с траурным перестуком тяжелых колес, покатился по рельсам.

Гитлер, овчарка, тоскливо завыл – будто жаловался на судьбу…

104 …Из грязных щелей между тем наружу, как тараканы, выползали нелегальные китайцы.

Плавно спланировал на пол старый китаец с Иннокентием на руках и бережно передал его верному Лянь Тяню.

После чего Лао Фу бесстрашно приблизился к овчарке и ласково потрепал ее между ушей.

От одного прикосновения старого китайца Гитлер разом повеселел и, превратившись в сокола, с клекотом улетел прочь.

Проводив птицу взглядом, старик дважды плюнул на пограничников – они ожили и скоренько превратились в двух белоснежных голубок и тоже радостно упорхнули на волю.

Летавший поблизости сокол догнал голубок и порвал на клочки – только белые перья, как снежные хлопья, кружились над бурой землей…

105 …Когда состав затормозил у тринадцатой платформы станции Москва – Товарная, вздымая пыль, к вагону подкатил крытый фургон для перевозки скота, из которого с воплями и автоматами наперевес выпрыгнули четыре китайских мафиози, похожих друг на друга, словно близнецы (позже, в морге, при вскрытии, старший патологоанатом Савелий Клюка удивленно воскликнет: прямо как клоны, мля!).

Двое из четверых немедленно заняли огневые позиции, а двое других стали кричать новоприбывшим (понятно, по-китайски!), чтобы те поживее перегружались в машину.

Похватав свои нехитрые мешки и баулы, нелегальные китайцы стали пробежками и пригибаясь, по двое, по трое перебираться в фургон.

– А это еще кто такой? – заметив Иннокентия, строго поинтересовался один из автоматчиков.

– Человек! – пояснил старичок (чтобы было понятно!).

– Но он не китаец! – мотнул головой мафиози и щелкнул затвором.

– Но он – человек! – повторил Лао Фу, закрывая Иннокентия грудью.

– Но он – человек! – все, как один, подтвердили китайцы.

Нет акта на свете прекраснее акта коллективного благородства!

Над товарной Москвой в дымном небе повисла свинцовая пауза.

– Брат, позвони Мао Дуну! – крикнул, не выдержав, третий мафиози – второму.

Второй, побледнев, покачал головой: