Последняя жатва

Все это время я мог бы находиться рядом с нею, оберегать ее.

Я делаю шаг к Эли, но мисс Грейнджер останавливает меня.

– Не беспокойся, – говорит она, ведя меня к двери. – Ведь на нашей стороне Бог.

Глава 16

В нашем доме темно и тихо – так же, как в любую другую ночь, но сейчас все стало совсем другим.

Более зловещим.

Я вымотан из-за того, что все это время моя кровь была полна адреналина, но мой разум активен, взбудоражен. Я иду на кухню и начинаю копаться в холодильнике. Схватив яблоко, я тру его о рубашку и откусываю от него громаднейший кусок, одновременно высматривая, что еще можно было бы съесть. Но вижу перед собой только одно – этот кровавый, оставшийся после чужого ужина бифштекс. И весь мой аппетит пропадает.

Я беру тарелку с бифштексом и вилкой соскребаю его с нее в собачью миску. Пока я мою грязную тарелку, в кухне как по волшебству появляется Хэмми. Он вбегает через собачью дверцу во входной двери, хватает бифштекс и удирает, держа его в зубах.

– Предатель, – говорю я, качая головой.

Никогда мне не понять этого пса. Для сна у него есть мягкая, теплая подстилка в доме. Черт побери, да Умничка, вероятно, позволила бы ему спать в ее кровати, если бы он только захотел. Но вместо этого он все ночи напролет бегает по периметру нашего пшеничного поля, как будто что-то ищет… чего-то ждет.

Я пишу записку Джесс на задней стороне конверта письма от какого-то колледжа в Техасе, который все еще пытается залучить меня к себе, чтобы я играл в американский футбол в их команде.

Мы все завтра в шесть вечера должны быть на Празднике урожая, так что выгляди к этому времени нормально. Ты моя должница.

Когда я поворачиваюсь и обхожу стойку перил лестницы, чтобы подняться на второй этаж, мимо меня, громко жужжа, в гостиную пролетает муха. Я засовываю записку в задний карман джинсов и хватаю мухобойку, висящую на гвозде в кухне. Муха садится на голую белую стену, туда, где раньше висело распятие.

Их тут не меньше десятка, жирных и вялых, медленно, с жужжанием летающих около этого места на стене, как будто что-то удерживает их именно тут, и они находятся в гостиной уже несколько недель. Я отвожу руку с мухобойкой назад.

– Не надо. – От голоса мамы я вздрагиваю. – Они все и так скоро подохнут… сами, без нашего вмешательства, – шепчет она.

Я понимаю, что маятник качнулся в другом направлении. Теперь она вспомнила все, и я чувствую, как из нее так и сочится душевная боль.

Я прислоняю мухобойку к камину и сажусь на диван рядом с ней. И мы начинаем смотреть на мух. Есть что-то странно гипнотическое, невольно приковывающее взгляд в том, как они на несколько минут садятся на стену, затем, жужжа, взлетают, вьются рядом и садятся опять, но уже на другие места. Они проделывают это снова и снова, как будто ими кто-то дирижирует.

Мне хочется рассказать маме все, что я узнал об отце, об Обществе охраны старины, о мисс Грейнджер, о метках… но я не могу. Я все еще не до конца понимаю, что именно происходит и чему верить. Возможно, когда вся эта история закончится и я буду знать, что нам всем больше ничего не грозит, я ей расскажу. Но сейчас мне нужно просто ее успокоить. Больше всего мне хочется именно этого – дать ей лучик надежды.

– Все будет хорошо, – говорю я, доставая из кармана извещение о том, что Умничку приняли в частную школу, и вкладывая его ей в руку. – Завтра я повезу Умничку в Мерфивилль, чтобы ей показали частную среднюю школу – Всех Святых. Ее туда приняли.

Мама читает письмо.

– А нам это по карману?

– Я уже давно коплю деньги. Отец бы этого хотел. Умничка заслуживает шанса начать новую, лучшую жизнь.

Мама хватает меня за руку и стискивает ее так крепко, что я чувствую, как она дрожит, изо всех сил стараясь удержать свои эмоции в себе. Из ее глаз вытекают слезы, и я отвожу взгляд. Я знаю, ей бы не хотелось, чтобы я видел ее такой.

– А завтра вечером мы поедем на Праздник урожая. Вся наша семья. Я поговорил с мистером Нили и собираюсь занять свое место в совете.

Не в силах больше сдерживаться, она судорожно выдыхает и крепко обнимает меня, прижав к себе. Я так давно ее не обнимал. И думаю, она сама никого ни разу не обняла с тех пор, как погиб отец. От этих мыслей меня пронзает душевная боль. Я чувствую, насколько костлявыми стали плечи. Поверить не могу, что она так ужасно исхудала.

– Мне страшно, – шепчет она мне на ухо.

– Почему? Чего ты боишься?

– Разве ты их не слышишь? – Она вцепляется в мою рубашку.

– Что я должен слышать? – Я высвобождаюсь из ее хватки. Она молчит и просто неотрывно смотрит на стену… на мух. – Тебе надо поспать. – Я помогаю ей встать на ноги и веду по лестнице, потом ввожу в ее спальню. – Завтра у нас будет важный день. – Она забывается сном еще до того, как я укрываю ее стеганым лоскутным одеялом.

Мне казалось, что ей становится лучше, но после годовщины она, похоже, опять потеряла почву под ногами. Может быть, она инстинктивно чувствует, что происходит вокруг… чувствует, что грядет какое-то зло.