Последнее время

– С восхода идет смерть, государь, – сказал айгучи. – Кук-тегин разослал соколов, зовет на общий съезд, причем не на своей стороне, а на нашей. Говорит, сначала было странно, но терпимо: пришли делены, попросили разрешения жить под рукой йорта неба, объяснили не войной или неурожаем, а тем, что Ся сошел с ума.

– Саной земли Ся? – уточнил элик.

– Нет, государь, сама земля Ся. Не родит, насылает болезни, источает горькую воду, превращает траву в отраву, овцы мрут, зерно гниет.

– Камни помнят такое, – сказал элик. – Я читал.

Айгучи кивнул, почтительно выждал и продолжил:

– Государь, следом пришли два других народа, дада и еще один йорт, название которого я не знаю. Они сразу стали вырезать деленов, далее бросились на людей йорта Кук. Тегин понял, что всё происходит против порядка, урезонил подопечных и призвал захватчиков к переговорам. Те сказали: никаких переговоров, просто будем у вас жить. Если не пустите, вырежем вас и вселимся сами. Если не сможем вырезать, умрем правильной смертью, это лучше, чем подыхать в оставленных землях, подобно саранче в мороз. У них половина стада пала.

– Ты ведь знаешь, что со стороны ночи доносят о том же: неурожай, вода горькая, стойловый скот вымирает даже быстрее пастбищного.

– Богатство всегда кончается неожиданно, государь, – напомнил пословицу айгучи, в языке которого, как и в большинстве языков государства, «богатство» и «скот» обозначались одним словом. – Доносят уже со всех сторон, увы.

Элик вздохнул, отхлебнул из пиалы, встал, прошелся по шатру, откинул полог и оглядел степь, уходящую мимо шатров охраны к самому горизонту. Степь была прекрасна и вечна, как небо. Элик не стал высовываться за полог, чтобы полюбоваться гуляющим в яйле дежурным табуном, не стал и высматривать пастбище, недавно перенесенное из-за гряды холмов. Он повертел в руках пиалу с цветочным настоем и спросил:

– Сколько источников испортилось?

– Каждый второй колодец, государь, и до пятой части источников. Как ни странно, зимние пастбища не пострадали, удается частично спасаться перегоном. Надолго ли – не знаю.

– Ты считаешь, ненадолго, – не то спросил, не то согласился элик, не глядя на советника.

– Государь, если правая рука мерзнет и спина мерзнет, значит, пришел холод, который не обойдет голову и грудь. Земля устала от людей и ясно дает это понять. Можно пытаться не замечать этого, можно пытаться ставить йорт на зыбуне, можно варить похлебку из песка – но есть ли в этом смысл?

Элик закрыл глаза, чтобы сохранить степь в памяти, как сохраняют буквы в камне, и спросил:

– Когда предлагаешь провести съезд?

Айгучи почти уже начал отвечать, но оборвал себя и, поколебавшись, заговорил почтительно, но твердо:

– Государь, ты играл в «Цепь падений»? На самом деле люди, скот, дома и государства бегут со своей земли не по своей воле и не оттого, что земля испортилась. Они бы сидели, умирая по одному, по десять и по сто до последнего человека, и вымерли бы все до единого, так и не потеряв надежды, что когда- нибудь смерть устанет и уйдет. А бегут они только оттого, что их выдавливают соседи, которых выдавливают соседи, которых выдавливают соседи. И не так уж важно, правда ли, что у самых дальних соседей земля и вода испортилась настолько сильно, что они помчались прочь с особенной страстью и готовностью проходить сквозь людей, дома и любые границы, поставленные землей и небом. Важно другое: наша готовность. Готовы ли мы умирать до последнего на месте, надеясь, что смерть наестся и уйдет? Готовы ли мы ждать придвигающуюся волну испуганных и злых народов, намеренных пройти сквозь любые стены и границы? И готовы ли мы возглавить эту войну и бежать в чужую землю от своей, становящейся не просто чужой, но враждебной?

Элик вернулся на свой настил, осторожно поставил пиалу и ответил вопросом на вопрос:

– Скажи мне, айгучи, в чем смысл оставления родной земли, ставшей неласковой, ради чужой, которая убьет тебя быстрее, чем успеют населяющие ее люди?

Айгучи поколебался, но все-таки сказал:

– Государь, говорят, только земля устала, а небо нет. Говорят, небо позволило земле, своему любимому ребенку, покапризничать, но не отказало в жизни и другим своим детям. Говорят, всякая земля может изгнать надоевший ей народ, но вместо него должна принять новый. Живущий сейчас быстро сгинет, но для пришлого и вода снова станет сладкой, и земля плодоносной.

– Говорят? – спросил элик.

– Говорят, государь, – подтвердил айгучи. – Говорят сейчас много.

– И про запретные земли, колдовские тоже говорят? Как же они? Как же обет?

– У обета было начало, государь. Значит, должен быть и конец.

– Ахыр заман, – пробормотал элик.

Айгучи поёжился. В устах повелителя государства, простирающегося от рассвета до заката, старушечья присказка «Последнее время» звучала жутковато.

– Башка заман, государь, – сказал айгучи и осторожно добавил: – Или баш заман.

– Другое время или первое время, – повторил элик, помолчав. – Камни помнят и такое. Для нас?

– Для всех, государь. Люди ночи готовятся занять Итиль.