Последнее танго

«Мое знакомство с песнями Петра Лещенко состоялось где-то в 58–59 годы двадцатого века. У нас на Донбассе в те годы процветало „радиохулиганство”, и ребята крутили в эфире что у кого было. Среди любителей пообщаться в диапазоне СВ были и достаточно взрослые люди. Крутили в основном рентгеновские пленки („скелеты”–„ребра”–„кости”) с запрещенными песням, а также Л. О. Утесова, В. Козина, К. Сокольского и тогдашнюю советскую эстраду. Но самым престижным было выдать в эфир Леща, песни Петра Лещенко. Это определяло авторитет радиолюбителя. Однажды я и мой товарищ через общение в эфире познакомились с одним мужчиной, который после встречи с нами пригласил нас к себе домой в гости. У этого человека я впервые увидел настоящие пластинки Лещенко в количестве 10 или более штук. Впечатление от этого осталось незабываемое. Для нас, пацанов 15–16 лет, это был невероятно большой подарок – подержать в руках такое богатство. Ведь жили мы в небольшом городке шахтеров и металлургов Енакиево, и Петр Константинович жил также с нами и в домах, и в радиоэфире и до сих пор продолжает жить в сердцах многих людей – настоящих любителей русской душевной, веселой и неповторимой песни».

Я болезненно реагирую на всякие клички-прозвища в твой адрес, а тут на сердце так тепло стало. «Выдать Леща» – мне понравилось!

Не могу не привести маленький фрагмент из воспоминаний Алексея Аджубея «Те десять лет». Очевидец «десятилетия Хрущева» – 1950–1960-х годов пишет:

...

«По вечерам Леля и Нина заводили патефон с записями песен Вари Паниной, модной исполнительницы цыганских романсов, короля городских шлягеров Юрия Морфесси, эмигрантов Петра Лещенко и Александра Вертинского.

Вся эта музыка была тогда под запретом. Прежде чем завести патефон, двери плотно закрывали, завешивали окна, иначе можно было прослыть „недобитыми нэпманками”. В гости к девушкам, „на танцы” приходили красивые молодые люди, чаще других актер театра Вахтангова Надир Малишевский и балетный либреттист Петр Аболимов. Последний одержал верх и стал мужем Нины. После войны Петр Федорович ходил в помощниках Ворошилова, был директором Дворца съездов. Когда ожидался визит молодых людей, девушки норовили отправить мам из дома. Мамы соглашались с условием, что в комнате останется Алеша. Я садился к патефону и выполнял роль диск-жокея. Гости одаривали меня плиткой шоколада или конфетами, чтобы умерить мою бдительность».

Приведу воспоминания Эдуарда Хруцкого: «За голос Лещенко в Москве могли отправить в ГУЛАГ. А сам он умер в румынском концлагере… Но вот „Чубчик” перестал звучать в нашем дворе. Много позже Воля Смирнов, ставший известным московским адвокатом, рассказал мне, что однажды вечером к нему пришли трое. Они достали красные книжечки с золотым тиснением из трех букв „МГБ”.

– Слушай, парень, – сказал старший, – ты фронтовик, у тебя пять орденов, поэтому мы пришли к тебе, а не выдернули к нам. Кончай антисоветскую агитацию.