После любви

Я нахожу еще несколько билетов в кино, билет в «Альберт Холл» на двадцать пятое декабря прошлого года (корешок на билете так и не был оторван), связку ключей с брелком, нетронутые спички из заведения «Cannoe Rose», две пустых пачки сигарет «Lucky Strike» и одну – только начатую. Sim-карты для мобильных телефонов, ручку «Монблан», огрызок карандаша, мумифицированный огрызок яблока, проспект Музея курьезов в Сан-Марино, проспект Национального музея мотоциклов в итальянском Римини (опять – Римини!), «выставка-обмен старинными мотоциклами и велосипедами каждое третье воскресенья месяца». На полях проспекта написано:

URBINO, Via delle Mura 28, «Bonconte»

И еще какие-то цифры. «Bonconte» может быть названием очередного отеля, а Урбино – городом. Точно, Урбино – город, в котором родился художник Рафаэль, так же, как Римини – город, в котором родился режиссер Феллини: эти знания свалились на меня еще в далеком стылом Питере, они абсолютно бесполезны в Эс-Суэйре. И в Марракеше, в Касабланке, в Рабате. Но все еще помогают мне считать себя цивилизованным человеком.

Впрочем, я не совсем уверена, что Феллини родился именно в Римини.

Начатой пачкой сигарет можно воспользоваться.

И ручка «Монблан» (очень недешевое удовольствие) пригодится. И духи «L’Interdit», похоже, их никто еще не пускал в ход, флакон полон. Помаду я не возьму, пудреницу тоже, тонкие музейные проспекты для меня пустой звук, я никогда не любила мотоциклов. В отличие от ушных палочек.

Ушные палочки – вот чего мне не хватало для счастья.

Ключи.

То, что я посчитала брелком, – на самом деле пульт от центрального замка и сигнализации, а значит, я имею дело с ключами от машины Мерседес. И Слободан говорил мне, что Мерседес всегда передвигается на машине. Знать бы еще, где она стоит!..

С лихорадочной страстью старьевщика я сортирую сумочные безделицы: ушные палочки в одну сторону, зубочистки – в другую. Жвачка в одну сторону, штрафы за парковку – в другую. Ключи в одну сторону, проспекты – в другую.

В одну. В другую.

В одну. В другую.

Все эти манипуляции я произвожу с одной целью: отложить принятие решения по поводу спичечной картонки с названием «Cannoe Rose». Я сразу ее узнала. Она ничем не отличается от той, которую показывал мне мой марокканский следователь: насыщенный красный цвет, тройки и семерки в номере телефона. Теперь видны и другие подробности, пропущенные мной когда-то из-за сильного волнения. А именно – изображение белой розы на обратной стороне. Роза выглядит сентиментально, чтобы не сказать – пошло. И я совсем не ожидала увидеть ее здесь, в сумке Мерседес, в доме Мерседес. На картонке нет ни единой пометки, ни единой рукотворной цифры (а Мерседес любит такие штучки, я успела это заметить); нет ни единой даты, ни одна спичка не использована. И это при том, что Мерседес курит. Можно было бы предположить, что Мерседес коллекционирует спички из различных увеселительных заведений – наряду с мылом из гостиниц. Можно было – если бы плоских спичечных коробков набрался хотя бы десяток.

Но «Cannoe Rose» – один.

Второй остался в Марокко и приобщен к делу как немой свидетель преступления, которого я не совершала. Как он попал в мою сумку? – уж точно не так, как его брат попал в сумку Мерседес. Я не хочу об этом думать.

Не моего ума это дело.

Спичечный коробок пребывает в ожидании – в какую из двух горок с вещами отправиться. Одни я беру с собой, другие – оставляю здесь.

Хорошо, хорошо!

Я отрываю спичку от картонки Мерседес и прикуриваю сигарету Мерседес. До сих пор мне казалось, что мы курим совершенно одинаковые сигареты; сигареты одной марки – но сигарета из пачки Мерседес обладает гораздо более мягким вкусом, она не дерет горло, напротив – нежно обволакивает его. Чувство, которое я испытываю, – о-о… м-м… splendide!.. Все дело в спичках, все дело в сигаретах, все дело в Мерседес. Нет, нет, все дело во мне! – в странной психологической зависимости от великой модницы, великой путешественницы, великой загадки.

Я бросаю спички в рюкзак, туда же отправляются сигареты, ручка «Монблан», ушные палочки, ключи от машины. Духи «L’Interdit» (сбрызнутые ими запястья пахнут совершенно очаровательно, хотя и совсем не так, как подголовник кресла и темнота старого форта).

Жевательная резинка. Кажется, все.

Все – из того, что я похитила у Мерседес, набор вещей дополняют мои собственные журнал и книга, вот теперь точно можно уходить.

Сайрус отирается у входных дверей, время от времени подпрыгивая и пытаясь ухватиться лапами за ручку. Мое появление вызывает у него новый прилив энтузиазма, прыжки становятся все выше, прихожая оглашается утробным «ма-аа, ма-аа!». Если кому-нибудь придет в голову приникнуть ухом к двери с противоположной стороны, он точно решит, что котов здесь едят заживо, без соли и специй, не дожидаясь, пока дичь подрумянится в духовке.