Помутнение

Кроме того, про мою семью особо нечего и говорить. Если посмотреть на карту, наша семья, наверное, была похожа на некрасивые бессистемные пятна, сами собой проступающие в отдаленных районах областных центров отдаленных областей. Я мало кого знала из наших дальних родственников – все они появились и исчезли где-то в моем детстве, и я не уверена, что смогла бы узнать их в лицо, если бы мы встретились снова. Конечно, из-за книг мне не хватало ощущения семьи, мне казалось, что было бы здорово встречаться большой компанией или ездить вместе на отдых.

Мои родители и брат уже почти десять лет живут у моря. Вопреки тому, что можно было бы подумать, это не значит, что я провожу у моря отпуск или вообще что-нибудь провожу. Мне было пятнадцать, когда родился брат, он стал еще чаще и еще тяжелее болеть, чем я, и меня насовсем переместили к бабушке, которой тоже уже была нужна помощь. Когда я поступила в университет, бабушка предположила, что из дома мне будет гораздо ближе добираться до нашего корпуса, но внезапно для нас обеих родители продали свою (нашу) квартиру и уехали растить ребенка на свежем воздухе, – видимо, чтобы не повторять ошибок со мной.

Для меня всегда было странно, что я больше не могу попасть в свое детское жилище, что там живут какие-то другие люди. Не могу сказать, что я была там особенно счастлива – у нас были странные соседи, стоял шум и все время пахло чем-то посторонним. Я столько времени провела взаперти с этими звуками и запахами, что надолго разлюбила сидеть дома подолгу. Не знаю, почему это пришло мне в голову сейчас. Еще в нашем старом доме были одни конкретные жильцы, за чьим сыном я бегала. Он утверждал, что видит во мне сестру, что, однако, не помешало ему со мной переспать на мое совершеннолетие. Мы больше не разговаривали, и теперь я совсем не знаю, что с ним. Хотелось бы сказать, например, что я нашла его в соцсетях и он рано облысел. Но я и так, специально не ища, вижу его время от времени в рекомендациях – он выглядит все так же, у меня все так же слегка все вздрагивает внутри, и в какой-то другой ситуации, возможно, это было бы смешно.

Еще к нам регулярно ломились пьяные, перепутавшие квартиры (иногда дома или даже микрорайоны), и мои родители ничего не делали, потому что милицию вызывать никто не хотел. Я несколько раз засыпала под вопли и грохот, и с тех самых пор по ночам я чаще не сплю, а просто вхожу в режим ожидания – костенею и надеюсь, что сегодня никто стучать не будет.

Да, именно поэтому я не люблю курьеров и терпеть не могу людей, которые навязчиво стучат в дверь, а не звонят, и никогда им не открываю.

Я говорила об этом с Валей, чувствуя, что это глупость, но Валя предложила мне пройти какой-то опросник на ПТСР, и, конечно, я прошла его с наилучшими возможными результатами. Я мрачно пошутила тогда, что привычка получать высокий балл за тесты в университете никуда не делась, и Валя вежливо посмеялась вместе со мной, напомнив мне, что сарказм – это защитный механизм, маскирующий невозможность справиться с эмоциями. Волновалась ли я из-за своего результата или его значения? Я не могла сказать. Хотелось бы, чтобы это чем-то мне помогло. Мое спокойствие Валя, кажется, принимала за скепсис.

Как я понимаю, было бы легче, если бы меня выключало только в той конкретной квартире, в которой это происходило, – той квартире, которая теперь принадлежит неизвестно кому, – но, кажется, это была моя реакция на ночь. Ночь наступала везде.

Мы успели попробовать разное: засыпать в наушниках, закрывать все двери в квартире, чтобы между мной и входной дверью было как можно больше препятствий. Валя напомнила, что есть квартиры с дополнительной дверью перед площадкой, но нам такую ставить было некуда, и я не знала своих нынешних соседей настолько хорошо, чтобы им это предлагать.

– А есть разница, когда ты засыпаешь одна и когда в квартире кто-то еще есть?

Отвечать нужно было, тщательно подбирая слова.

– Мне кажется, – сказала я наконец, – что при жизни бабушки было легче. Я чувствовала себя безопаснее.

– Больше совсем не сможешь вспомнить случаев, когда засыпала с кем-то еще? Ночевала у друзей, допустим, или у бойфренда. Возможно, тогда ощущение было другое – было бы здорово, если бы мы смогли до него добраться и понять, как его воссоздать в твоей нынешней жизни.

– Нет, – сказала я. – Ничего не приходит в голову.

Среда

Я готовлю завтрак. Это почти приятно – даже несмотря на то, что плита здесь более старая, чем на прошлой квартире, все тугое и ничего не включается с первого раза. Очень странно, что, когда годами живешь где-то, даже после долгого перерыва будешь помнить до мельчайшей доли секунды, сколько нужно нажимать на кнопки и когда поворачивать рукоятки.

Когда я завтракаю, мне приходит сообщение от Марины с извинениями за вчерашнее. Она очень переживает, что сорвалась и была невежлива, и очень хочет, чтобы я поскорее ее простила.

«Ничего страшного», – пишу я.