Помутнение

Те, кому наконец удавалось протиснуться в дверь, страдали от голодных судорог, вдыхая аппетитные дымные облачка, и громко стенали, когда идеальные на вид котлеты отправлялись в мусорное ведро. Возможно, именно такого эффекта и желал добиться Плайбон: пусть они помучаются немного, пусть поглазеют на развешанный по стенам агитпроп. Не нравится ждать? У вас всегда есть «Зомби-Бургер». Но никто никогда не уходил из очереди. Посетители бубнили в мобильники, или общались между собой, или похохатывали, с восхищением глядя на шоу за прилавком – на прикольный тандем, в котором участвовали продавец слайдеров – и по совместительству чудак-революционер – и его долговязый ученик в маске из мешковины с веревкой висельника на шее. Самые отвязные посетители из числа студентов Беркли с длинными патлами, или со свежими татуировками на бицепсах, или в ожерельях из ракушек, кто явно не оправдал надежд своего тренера по плаванию, обеспечившего им зачисление, сами откалывали придурочные провокационные шуточки:

– Эй, Анонимус, сваргань-ка мне парочку и не забудь добавить хактивизма![66]

– О да, V значит Вендетта!

– Смотрите-ка, да это же Лебовски! Под маской скрывается Чувак!

– Если это так, то что-то он схуднул.

– Да нет же, он жертва линчевания. Наверное, Джонни Депп сшиб его выстрелом с ветки в «Одиноком рейнджере».

– Ты имеешь в виду «Джанго освобожденного»?

– Это был Стерлинг Хейден в «Джонни Гитаре», – мимоходом поправил их Гэррис Плайбон.

Бруно все это время молчал, пока в закусочную не вошла молодая женщина с длинной челкой над очками и, дожидаясь своих слайдеров, тихо спросила:

– А кто вы?

Бруно ответил не сразу.

– Просто новый сотрудник. Ученик.

– Нет, я хотела спросить: кого вы изображаете?

Она говорила так, словно костюм Бруно был неким тайным сообщением, требующим расшифровки.

– Я – мученик анархизма.

Чем глубже он погружался в шараду, придуманную Столарски, тем меньше был готов откровенничать. Он как будто играл на удержание счета: считай очки, подчиняйся воле игральных костей и передвигай фишки на безопасные позиции.

– Анархизм не порождает мучеников, – изрек Плайбон. – Мучеников порождает государство. – Повар сжал челюсти, и взгляд его черных глаз, увеличенных линзами очков, потяжелел.

– А что тогда порождает анархизм? – не унималась женщина.

– Анархизм порождает людей, спасибо за вопрос. И пищу. Вам добавить луку? – Добавка лука была у Плайбона безмолвным знаком уважения. – Давайте, не стесняйтесь, я же вижу, вы хотите сказать «да». Любой, кого отпугивает запах лука из вашего рта, недостоин быть вашим знакомым!

Плайбон отказался брать с нее деньги и без объяснения отбросил банкноту обратно.

Имея капризно изменчивый нрав, он снова завел свою пластинку.

– «Яблоко на ужин – и врач не нужен» – слыхали такую поговорку? – Он оглядел очередь в надежде услышать чье-нибудь «да». – Все верно, это как «Того и жди, пойдут в Испании дожди»[67] – нас всех заставляли зубрить эту галиматью на потогонных конвейерах заводов, которые многим заменяли начальную школу. Все верно, яблоко на ужин – и врач не нужен, но верно и то, что лук на обед избавит от бед!

Это вызвало взрыв хохота, но Плайбон поднял руку, призывая к тишине.

– Мой коллега не может показать вам свое лицо, ибо он являет живой пример катастрофы западной медицины. Думаете, я шучу, да? Но я не шучу. Скажи им, товарищ!

– Сказать им… что?

– Кто это с тобой учудил, так называемая система здравоохранения или анархизм?

– Все правильно, я обратился к нейрохирургу. В тот момент это казалось мне необходимым.

– Надо было тебе обратиться к луку!

Но тут Плайбон утратил симпатию аудитории, которая, видимо, сочла его объяснение хэллоуинской маски безвкусным.

– Но я продолжу, чтобы вы окончательно убедились, какой я несносный субъект, – рявкнул Плайбон, повернувшись к грилю, – чтобы те, кто считает себя сносными, таковыми и оставались. Так говорил Бакунин, дурачье!

С этими словами Плайбон засунул в бумбокс заигранный компакт-диск с надписью фломастером «Сонни Шэррок»[68], и полившиеся оттуда скрежещущие рулады электрогитары стали подходящей заменой его зажигательной речи.

Бруно наконец-то уловил надежный ритм обжарки ингредиентов на гриле. И перестал пережаривать мясо. Двигаясь, точно задерганная марионетка, Плайбон складывал по пакетам плоды своих трудов, выбивал чеки, скидывал сдачу в ладони, время от времени засовывая долларовые банкноты в пластиковый стаканчик для чаевых и устремляя гневный взгляд на всякого, кто собирался возразить.

И так же внезапно, как они с Бруно вдруг стали слаженной командой, очередь растворилась.

Плайбон увеличил громкость до невыносимого уровня, отчего засидевшиеся посетители мигом освободили табуреты у прилавка. Какое-то время повар не обращал внимания на Бруно, отчищая стальной лист от нагара, и накладывая на горячие подносы пухлые бледные булочки, и выравнивая ряды сырых котлеток и сырных квадратов. Затем он уменьшил громкость и резко обернулся к Бруно, напугав его.

– Ты хоть знаешь, что самое дерьмовое в Хеймаркетском процессе?

– Извини, нет.