Когда он взял тебя за руку и увел с вечеринки, я предполагал, каковы его намерения, и ничего не сделал. Я мог бы избавить тебя от этого тяжкого испытания, но не стал. Почему? Из опасения, что надо мной будут смеяться? Или потому, что тебя могло смутить, что я устраиваю сцену, и даже дать мне отставку из-за этого? Или же мне хотелось тебя проверить? А может быть, я в ту минуту боялся, что ты выберешь его? Да, по всем этим причинам, и особенно из-за последней. Это мне свойственно. И ты за это расплатилась.
– Это не твоя вина, – говорю я. – И это вовсе тебе не свойственно. Просто ты был втянут в мерзкую историю. Но я точно знаю, что тебе свойственно защищать людей. Вспомни, как ты себя вел, когда мы вместе работали.
– Теперь ты стараешься меня уверить, что это не моя вина. – Лукас трет лоб. – Нет, я был виноват. Это частично моя вина. И оставим это.
– Ха, ты говоришь, как мой психоаналитик. Ей я тоже не рассказала всю правду. Я сказала, что пошла с одним парнем и ненавидела себя за это. Думаю, я в это верила. У меня ушло много времени, Лукас, чтобы сказать: это не моя вина. Когда ты говоришь, что это была твоя вина, я знаю, что ты действительно так думаешь, и это много значит. Но я полагаю, что это вина только одного человека. Его здесь нет, чтобы признать это.
– Знаешь, у меня огромное желание нанести Харди визит в ржавом фургоне посреди ночи, захватив с собой приятеля Дева, «Крутого Дина».
На этот раз я смеюсь от души.
– Ты никогда не думала о том, чтобы обратиться в полицию? – тихо произносит Лукас.
– Нет. Его слово против моего. Все поддержали бы версию Ричарда. А отель? Это всплыло бы, и вообрази, как бы эту информацию использовали против меня.
Мы отводим взгляды друг от друга, в первый раз почувствовав неловкость.
– Я жалею, что не пошел тогда к тебе, – запинаясь, произносит Лукас. – Не за
Я пожимаю плечами:
– Приятно это слышать. Я чувствовала себя виноватой, что не сообщила в полицию. Ведь он мог сделать это снова, и я как бы подвела тех женщин, которые пострадали бы.
– И опять-таки это не твоя вина. Вовсе не твоя.
– Держу пари, он ни разу не вспомнил об этом потом.
– Думаю, ты права. Подонок. А его оркестр был дерьмовым.
Я улыбаюсь, и Лукас отвечает улыбкой. Мне хочется его обнять, но я не знаю, имею ли на это право.
– Ты не возражаешь, если я спрошу тебя о том, что меня всегда интересовало?
– Это ночь признаний, так что вперед.
– Когда я сказала, что у меня это было бы в первый раз… ну, если бы мы остались вместе после выпускного бала…У тебя… это тоже было бы в первый раз?
– Да. Честное слово, меня радует, что это не было очевидно.
Он улыбается, и я тоже улыбаюсь и краснею. Господи, Джорджина Хорспул, тебе же тридцать!
– Я сожалею о том, что мы разрушили. Мои воспоминания о тебе прекрасны, – говорю я.
– И мои тоже, – говорит Лукас.
– Что бы ты ни думал, – я произношу эти слова быстро, опасаясь, что струшу, – я была по уши влюблена в тебя, и только в тебя, Лукас.
– И я тоже, – говорит Лукас. – А твои слова о том, что ты защищала меня, когда он напал на тебя… Я не защитил тебя – этот позор навеки останется со мной. Ведь я мог спасти тебя.
Я улыбаюсь. Раньше я думала, что мне никогда не услышать этих слов от Лукаса. А так хотелось услышать!
– Ты не должен был спасать меня. И то, что ты сегодня пришел… Этого достаточно, Лукас. Это не просто слова.
Мы пристально смотрим друг на друга. Встает очевидный вопрос: осталось ли у нас что-нибудь? Но я не в силах задать его. Сегодняшний вечер восстановил достоинство и порядочность. Если я поставлю Лукаса в такое положение, что ему придется сказать: «
Следует долгая пауза.
– Ты не вернешься в «Уикер», да? – спрашивает он в конце концов.
– Нет, не вернусь. Прости. Я люблю «Уикер», но чувствую, что подвела черту. Я вернусь, но буду по другую сторону стойки бара. Приду повидаться с Девом, с Китти. А ты возвращаешься в Дублин?
– Да. С самого начала планировали, что я помогу все наладить, а потом мы наймем местного управляющего.
Вот и ответ на мой незаданный вопрос. Конечно, Лукас в любом случае не хочет разделить свою судьбу со мной. Посмотри, кто теперь он и кто ты. Наши отношения имели смысл в совсем другой эре.
– Да, Девлин сказал, что ты не особенно любишь Шеффилд, – замечаю я.
– У Шеффилда есть свои плюсы, – отвечает он с улыбкой, с этой проклятой неотразимой улыбкой.
Я протягиваю Лукасу руку. Он издает тихий, печальный смешок и принимает ее. Меня трясет даже от такого прикосноваения, и разверзается пропасть, в которую я упаду, как только он уйдет.
– Я рада, что узнала тебя, – говорю я.
– Это чувство взаимное, – отвечает он.