— Про нее.
— Жаль… очень жаль. Впрочем, если ты что-нибудь еще найдешь, то знаешь к кому обращаться. — подмигнул Агафон. — После того, что ты для меня сделал, я тебя не обижу.
— Если отец Афанасий узнает, что я с краской пришел к тебе, то меня обидит уже он. — мрачно отметил парень.
— Так все же там еще что-то могло быть? — оживился купец.
— Я этого не говорил.
— Я понял тебя, — улыбнулся Агафон. — Он не узнает.
Так минут десять и проболтали. Купец методично прощупывал отрока, давая понять, что с ним сотрудничать намного лучше и что теперь он ему чуть ли не родственник. А парень задавал сложные вопросы и старался не сболтнуть лишнего.
Наконец, наболтавшись они попрощались. И Андрейка решил прогуляться к отцу Афанасию. Дабы прозондировать что к чему. А то, мало ли? Может ему нужно спешно садиться в лодку, да «делать ноги»?
Однако далеко он не ушел.
У ворот поместья Агафона его вновь, как и в прошлый раз, ждал Петр по прозвищу Глаз.
— Опять ты по торгашам подвизаешься? — процедил с пренебрежением этот человек.
— Тебе надо чего? Или сразу пойдешь на кутак[1] к лешему?
— Дерзишь, щенок?
— Есть такое дело. Но ты не подумай ничего дурного. Я от чистого сердца. — произнес отрок с серьезным лицом, а потом чуть подавшись вперед снисходительным тоном добавил. — Петруша, тебе чего надо то? У меня очень много дел. Не до тебя.
— До меня.
— Серьезно?
— Куда как серьезнее. Ты долг, когда отдавать будешь?
— Какой долг? — неподдельно удивился Андрейка.
— Твой отец брал у меня в долг. Он умер. Теперь долг на тебе. Вот я и пришел спросить с тебя.
— Отец мне сказывал, что вы не о том договаривались. Что на меня его долг не переходит.
— Что за вздор?
— Ты хочешь назвать моего отца лжецом?! — резко поменяв тон, поинтересовался Андрейка и положил руку на эфес сабли.
— Да черт с ним! Лжец или не лжец. Преставился он. А ты тут. И тебе долг вертать мне надлежит!
— Что здесь происходит?! — грозно прозвучал голос воеводы. Тому, видимо, уже донесли, что Петр Глаз поджидает Андрейку у усадьбы Агафона. И он решил вмешаться, прекрасно понимая, что Петр задумал.
— Да вот, с должника спрашиваю, — вежливо поклонившись, ответил визави Андрейки.
— Андрейка брал у тебя в долг?
— Его отец брал. И коня я ему давал, и панцирь, и шлем. И я хочу, чтобы этот щенок, как его наследник, вернул должок. А то, как деньги на ветер выкидывать — так первый. А как платить чин по чину, то упирается.
— Деньги на ветер выкидывать? — повел бровью воевода и лицом посуровел. — Да ты Петруша в уме ли? Ты пеняешь его тем, что он помог спасти от голода твоих боевых товарищей? Так ли тебя я понял?
— Я этого не говорил! — воскликнул Глаз.
— А что ты говорил?
— Что долги нужно отдавать! А он бранится. Уважения не проявляет. И долг отдавать отказывается.
— Почему же? — поинтересовался воевода у Андрейки.
— Потому что батя мне сказывал о том, как ему Петр божился — ежели он в бою погибнет, то с сына никакого долга взыскивать не станет.
— Это правда?
— Нет! — вскинулся Глаз. — Я никогда Прошке такое не сказывал!
— Вот я и говорю — лжецом моего батю называет. Какой ему резон сыну лгать? А ведь он о тебе хорошо отзывался. Говорил — честный муж. А оказалось на проверку что?
— Сколько он тебе должен? — поинтересовался воевода у Петра.
— Двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой. Да еще семь рублей сверху.
— Ты деньги в рост ему давал?
— Я? Нет…
— Тогда откуда взялись семь рублей сверху? — спросил парень. — И да, кто твои слова может подтвердить?
— Ты моему слову не веришь?
— Твоему? Нет.
— Ах ты щенок! — рявкнул он и уже в свою очередь дернул к эфесу сабли, но его остановили, не дав ее обнажить. Как и парню, к которому как оказалось сзади подошел один из сотников и вовремя успел придержать его.
— Тихо! — рявкнул воевода, выступая вперед и поднимая руки в останавливающем жесте. — Андрейкин вклад составил двести семьдесят пять рублей[2]. Из них еще тридцать семь осталось. Ими долг его и покроем. Кто с сим согласен?
Почти вся толпа поместных дворян, что собралась уже тут со всего города, практически единогласно проголосовала «за». Почему? Андрейка не знал. Да и не интересно было. В его теле все клокотало от тестостерона, адреналина и обиды.
— На том и порешим. Петр по прозвищу Глаз получит из казны двадцать три рубля семнадцать новгородок и сабляницу с полушкой.
— А семь рублей, что сверху шли?
Воевода повернулся к нему и вопросительно выгнул бровь, дескать, не расслышал. И тот опустив глаза, сделал шаг назад, отступая от своих претензий. Кивнул. И удалился вместе со своими людьми, не задерживаясь.
Андрейка же подошел к воеводе и достаточно громко спросил:
— Почему?
— Что почему?
— Ведь ты, воевода, прекрасно понял, что этот мироед лжет. Что алчет ободрать сироту до нитки только лишь потому, что за меня некому вступиться. И ты все одно — встал на его сторону. Почему? Я тебе что дурное сделал?
— Дурак ты, — по-доброму улыбнувшись произнес воевода. — Потому я и решил выплатить ему твой долг, что за тебя вступиться не кому. Не ровня ты ему.
— А Божий суд?
— Смерти жаждешь?