Помещик. Том 1. Сирота

[1] 100 четей и 4 рублей — это стандартно-минимальная норма по земле и минимум по деньгам. По факту встречались и меньшие поместья (и 75, и 50 четей), но, обычно, такими они становились после штрафов, когда тот или иной помещик не мог выехать на службу без уважительной причины. Если бы Андрейка вывел Устинку и Андрейку хотя бы в кольчугах и мисюрках, то положили бы не меньше 8-10, а то и 12 рублей годового оклада. А так…

Эпилог

1553 год, 5 июня, Поместье Андрея на реке Шат

Андрейка стоял на носу одной из трех больших лодок, на которых вся его шайка-лейка подходила к берегу, откуда наблюдалось пепелище старого отцовского дома. Там уже сидело три волка. Молчаливо. Они наблюдали за его приближением, чуть заметно помахивая хвостами, явно демонстрируя, что узнали и рады.

Он смотрел на них.

Улыбался.

Но мысли и тревоги его были там — в Туле.

Потому что, уезжая, он отвел Агафона в сторонку и пошептался с ним.

— По осени я привезу много светильного масла. Будь готов.

— Буду, — серьезно произнес тот, прекрасно понимая, какая выгода ему открывается в свете текущих событий.

— И, возможно, кое-что еще.

— То, что я думаю?

— Постарайся, чтобы осенью тут был твой зять и при нем были деньги. Причем никто бы о цели его визита и количестве средств не знал. Ты ведь не хочешь, чтобы нас снова обокрали? Деньги любят тишину.

— Понимаю, — улыбнулся купец.

— Мне осенью понадобится зерно, горох, сало соленое и жир топленый, лук с чесноком, соленые огурцы, соль и зимняя одежда. Хорошая зимняя одежда. Ты ведь знаешь, сколько у меня людей?

— Конечно.

— И железо. Илья поехал со мной. Его нужно делом занять.

— Понял тебя, — кивнул тебя Агафон.

— И помни — будь ОЧЕНЬ осторожен. За каждым твоим шагом наблюдают. Как и за моим. Чуть оступимся — снова обворуют. А то и прибьют…

Понял ли все Агафон или нет — не ясно. Но попытаться он должен был. Во всяком случае иного пути у него не было…

***

Царь и Великий князь Иван свет Васильевич сидел на красивом резном стуле, заменяющий ему в этом небольшой комнате трон. И внимательно смотрел на этих двоих, только что завершивших отчитываться о поездке в Тулу. Один, что выглядел сильно богаче и влиятельнее, щеголяя в княжеском достоинстве, рассказывал об общей проверке. А поместных дворянин московской службы, об Андрейке и всем, что с ним связано.

Кроме них в помещении не было более никого. Разве что писарь скорописью фиксировал каждое их слово. Слишком были высоки опасения Государя и его подозрения на очередной виток заговора, направленного на возведение на престол его двоюродного брата — Владимира Старицкого.

Пауза затягивалась.

Наконец царь, чуть пожевав губы, тихо повторил слова песни, словно пробуя их на вкус. Той самой, что Андрейка пел по пьяни. Все в округе ведь ее слышали и в целом запомнили. А человек царя утром по свежим воспоминаниям прошелся, опросил зевак и записал слова.

Понятное дело, что записал он ни первую, ни вторую песню. Просто потому, что парня слегка несло и слова невразумительных композиций на современном для XX–XXI веков русском языке местные банально не понимали. Для них это все выглядило чем-то вроде пьяной буровины. Но потом, собутыльники возмутились, что подпевать не могут. И попросили парня петь уже что-то понятное и для них тоже. Он задумался, и чуть поскрипев мозгами выдал им переводную адаптацию знаменитой песни «Ойся ты ойся»:

На холме стоят туляк

Он Богу молился

За царя и за народ

Низко поклонился…

***

Опубликовано: Цокольный этаж, на котором есть книги: https://t.me/groundfloor. Ищущий да обрящет!