Половина Луны (СИ)

— Зачем Дайма написала такое, да ещё сделав попытку остаться неузнанной, хотя я отлично знаю её руку? А в самом деле, что будет, если панду искупать в подогретой воде? Брат говорил, Дхана Нанд настрого запретил это делать. Сказал, что животное околеть может или взбеситься. Но если здраво рассудить, с чего бы это произошло? Разве хоть одно животное умирало или впадало в бешенство от того, что его обливали тёплой водой? Если собаку облить — не кипятком, конечно, а чем-то тёплым — она не умрёт и не заболеет. И кошка, и слон, и лошадь, и корова — все останутся живы. Да у нас иногда с неба такие дожди льют, словно молоко парное. Никто не страдает. Чем дожди в Чжунго отличаются от дождей в Бхарате? Панды живут в бамбуковых зарослях и вполне могут иногда попадать под тёплые дожди… Вот дэви Дайма пишет: «Последствия будут интересными». Какими? Нет, не стану… Не стану и пробовать! Дайма хочет сделать меня виноватым в смерти редкой панды, на которую жена моего брата просто молится. Хочет, чтобы и брат, и дэви Калки на меня разозлились, нажаловались Дхана Нанду, а тот казнил бы за уничтожение его подарка. С другой стороны, зачем дэви Дайме причинять мне зло? Я всегда хорошо относился к ней, она — ко мне. Выходит, она узнала некий секрет и хочет, чтобы и я его узнал? Что за секрет это мог бы быть?

Ещё некоторое время Дургам быстро ходил из угла в угол, стараясь выбросить из головы содержимое письма, но потом любопытство победило.

— Служанку сюда! — крикнул брат управляющего Параспуры, высунувшись из своих покоев. — А ещё лучше — передайте тем, кто на кухне, чтобы быстро подогрели воду. Я омовение принять хочу. В летней купальне. И немедленно. И чтобы женщин не было, хочу остаться один!

Кто-то из телохранителей, дежуривших возле покоев Дургама, услышав приказ, заорал на весь коридор так, что его крик мог бы разбудить армию мёртвых:

— Господин Дургам желает уединиться и принять омовение в летней купальне!!! Поторопитесь!!!

Слова охранника по цепочке начали передавать дальше сквозь дворцовые переходы, галереи и покои, пока приказ не достиг ушей какой-то служанки. Подобрав края сари, девушка со всех ног бросилась на кухню, крича, чтобы грели побольше воды и несли в летнюю купальню.

Дургам остался вполне доволен скоростью, с которой кинулись исполнять его повеление. Бравый потомок цирюльников широко улыбнулся и, крякнув, пригладил усы. Пока служанки греют воду, подумал он, надо сообразить, как незаметно дотащить панду до купальни. Он сам должен узреть обещанные ему «интересные последствия», однако бедняга Дургам не мог и предполагать, что именно он увидит.

— Иди… Иди, проклятая! — отдуваясь и пыхтя, Дургам Джала тащил на верёвке упиравшуюся всеми лапами панду. — Вот бхутово отродье! Упарился с тобой. Говорят, тёзка твоя тоже была не мёд. Такая же упрямая, но красивая. Не видал ни разу, но хотел бы встретить… в опочивальне. Да что мечтать теперь, если она в прошлом году померла. Глупая! Если ей так противно было Дхана Нанду свою любовь дарить, могла бы сюда сбежать. Укрыл бы я её, не выдал царю ни за что! На золоте бы пила и ела. А уж как я бы её целовал… А она восстание поднять вздумала! Сама себя приговорила, эх, — Дургам тяжко вздохнул и снова взялся за панду. — Слава всем богам, твою клетку в сад перенесли, пока погода стоит ясная и не жаркая. Представляю, как бы я вспотел, таща тебя через дворцовые переходы. Ну, ещё немножко! Давай, давай, проклятая!

Панда злобно рычала, вздыбив шерсть на загривке, угрожающе клацала зубами, хрипела и пыталась передними лапами стащить с шеи верёвочное кольцо, которым Дургам передавил ей горло.

— Всё равно узнаю, почему Дайма написала такое. Она точно что-то выяснила! Ничего… Скоро и я узнаю. Ещё чуть-чуть… Напрягись, Дургам, твоя победа близка!

Последние шаги до купальни мужчина преодолевал из последних сил, вспоминая монахов из «Бхара-сутты», несших тяжкий груз, состоящий из незримых «пяти совокупностей». Накануне Дургам мужественно выдержал беседу с очередным странствующим буддийским монахом, ничего, как всегда, не понял, но воспоминание о чём-то тяжёлом и неподъёмном осело в его сознании.

— Давай, паршивка! Вода же стынет! — понукал Дургам своенравную китайскую медведицу. — Я всё равно упрямее! Я добьюсь своего!

Панда, не переставая рычать и огрызаться, ехала за Дургамом на четырёх лапах, оставляя за собой пучки вырванной когтями травы и полосы взрыхлённой земли, но брат управляющего Параспурой был действительно упрям. Перекинув верёвку через плечо, стиснув зубы, он шаг за шагом приближался к небольшому водоёму, выкопанному прямо в земле и выложенному изнутри плоскими белыми камнями, расписанными поверху разноцветной глазурью. Над водоёмом трепетал на ветру шёлковый купол, натянутый на бамбуковые палки — защита от палящих солнечных лучей.