Клянусь светом дня, я пользуюсь хорошей славой; я это слышал собственными ушами. Худшее, что обо мне могут сказать, — это то, что я младший сын и кормлю себя сам. Признаться, ни того, ни другого я не могу исправить. Клянусь обедней, вот идет Бардольф.
А с ним и мальчишка, которого я приставил к Фальстафу. Когда он поступал к нему, это был христианский ребенок, а теперь — смотри, что за обезьяну сделал из него этот жирный плут.
Храни господь вашу милость.
А также и вашу, благороднейший Бардольф.
Ах ты, добродетельный осел, застенчивый дурень, ну чего ты краснеешь? Почему ты сейчас покраснел? Девчонка ты, а не солдат! Велика важность лишить невинности кружку в две кварты!
Он только что окликнул меня, милорд, через красную оконную решетку[80], и я никак не мог отличить его лица от окна; наконец я разглядел его глаза; мне показалось, что он сделал две дыры в новой юбке трактирщицы и смотрит сквозь них.
Не правда ли, мальчик сделал успехи?
Пошел прочь, ублюдок, двуногий заяц, прочь!
Пошел прочь, мерзкий сон Алфеи, прочь!
Объясни нам, мальчик, что это за сон.
Да ведь Алфее приснилось, милорд, что она разрешилась от бремени горящей головней; поэтому я и называю его сном Алфеи[81].
Такое истолкование стоит кроны. Получай, мальчик.
О, если бы можно было уберечь от червей этот прелестный бутон! Вот тебе шесть пенсов, пусть они предохранят тебя от порчи.
Если его не повесят вместе с тобой, виселица много потеряет.
А как поживает твой хозяин, Бардольф?
Хорошо, милорд. Он слыхал, что ваша милость прибыли в город. Вот вам письмо от него.
Вручено с должным почтением. Ну, как поживает твой хозяин Бабье Лето?
В добром телесном здоровье, сэр.
Зато его бессмертная часть нуждается во враче. Однако это его мало тревожит: ведь душа, хотя и больна, не может умереть.
Я позволяю этому волдырю обходиться со мной запросто, как моей собаке, и он этим пользуется: смотрите, что он мне пишет.
«От сэра Джона Фальстафа, рыцаря...». Он тычет всем в глаза своим званием при каждом удобном случае, совсем как те родственники короля, которые, уколов палец, всякий раз говорят: «Вот пролилась королевская кровь». — «Как так?» — спросит иной, притворившись, что не понял; и ответ следует так же быстро, как шапка слетает с головы просителя: «Я бедный родственник короля, сэр».
Да, они так желают попасть к нам в родню, что готовы добраться до Иафета[82]. Но вернемся к письму.
«От сэра Джона Фальстафа, рыцаря, королевскому сыну, наследнику своего отца, Гарри, принцу Уэльскому, — привет». Совсем как официальная бумага!
Брось!
«Буду в краткости подражать славным римлянам». Без сомнения, он имеет в виду свое короткое дыхание, одышку. «Вверяю себя твоей милости, а тебя милости божьей, и покидаю тебя. Смотри не приближай к себе Пойнса, — он злоупотребляет твоей благосклонностью и так обнаглел, что клянется, будто ты собираешься жениться на его сестре Нелль. На досуге кайся в своих грехах, если придет охота. Затем до свидания. Остаюсь твой или не твой (смотря по тому, как ты со мной обойдешься) Джек Фальстаф для моих друзей, Джон для моих братьев и сестер и сэр Джон для всей Европы». Милорд, я обмакну это письмо в херес и заставлю Фальстафа проглотить его.
Ты заставишь его проглотить десятка два его собственных слов. Но неужели, Нед, ты так забылся? Ты хочешь женить меня на своей сестре?
Пошли господь девчонке всякого счастья! Но только я никогда этого не говорил.
Однако мы, как дураки, теряем время даром, а души мудрецов, витая в облаках, смеются над нами. — Твой хозяин здесь, в Лондоне?
Да, милорд.
Где он сегодня ужинает? Что, старый боров по-прежнему кормится в своем старом хлеву?
На старом месте, милорд, в Истчипе.
В какой компании?
С эфесцами, милорд, людьми старого закала[83].
Ужинают какие-нибудь женщины с ним?
Ни одной, ваша светлость, кроме старой миссис Куикли да еще миссис Долль Тершит.
Это что еще за тварь?
Она приличная дама, сэр, родственница моего хозяина.
Она такая же ему родственница, как приходская корова городскому быку. А не накрыть ли их нам за этим ужином, Нед?
Я ваша тень, милорд; я последую за вами.
Слушай, мальчик, и ты, Бардольф: ни звука вашему хозяину о том, что я вернулся в Лондон. Вот вам за молчание.
Я проглотил язык, сэр.
А что до меня, то я буду держать язык за зубами.
До свиданья. Ступайте.
Эта Долль Тершит, вероятно, нечто вроде проезжей дороги.
Ручаюсь вам, такая же накатанная, как между Сент-Ольбенсом и Лондоном.