Полное собрание сочинений. Том 4

Николинька, нелюбившій сл пого повиновенія отъ своихъ крестьянъ, — но худо-ли, хорошо, — считавшій необходимымъ объяснять имъ причины своихъ распоряженій, — особенно, касающихся ихъ собственно, вступилъ съ Чурисомъ въ длинное объясненіе выгодъ перес ленія въ вновь устроенный имъ хуторъ. Николинька говорилъ д льно, но Чурисъ д лалъ иногда такія неожиданныя возраженія, что Князь приходилъ въ недоум ніе. Такъ Чурисъ не предполагалъ возможности примежевать переселенному мужику земли около хутора, предвидя нескончаемыя распри по этому случаю между влад льцами земель, онъ находилъ еще, что отр зывать около хутора особый выгонъ будетъ невыгодно и неудобно. Онъ сказалъ еще съ прикрытою добродушною простотою [?] насм шливостью, что по его мн нію хорошо бы пос лить на хутор стариковъ дворовыхъ и Алешу дурачка, чтобъ они бы тамъ хл бъ караулили. «Вотъ бы важно-то было». Но главный аргументъ и который онъ повторялъ чаще другихъ, былъ тотъ, что «м сто нежилое, необнакновенное».

— Да что-жъ, что м сто нежилое, отв чалъ терп ливо Николинька, в дь и зд сь когда-то м сто было нежилое, а вотъ живутъ, и тамъ вотъ ты только первый пос лишься съ легкой руки.

— И, батюшка, Ваше Сіятельство, какъ можно сличить, съ живостью отв чалъ Чурисъ, какъ будто испугавшись, чтобы Князь не принялъ окончательнаго р шенія, это м сто съ тамошнимъ: зд сь на міру м сто, м сто веселое, обычное и дорога, и прудъ теб б лье что ли баб стирать — скотину ли поить и все наше заведенье мужицкое, тутъ и гумно, и огородишки, и ветлы вотъ, что мои родители садили зд сь, и д дъ мой, и батька зд сь Богу душу отдали, и мн только бы в къ тутъ свой кончить, Ваше Сіятельство, больше ничего не прошу. Будетъ милость ваша избу поправить, много довольны вашей милостью, a н тъ, такъ и въ старенькой свой в къ какъ-нибудь доживемъ. Заставьте в къ Богу молить, — продолжалъ онъ съ чувствомъ и низко кланяясь, не сгоняйте меня съ гн зда нашего. Тутъ гн здо наше, Ваше Сіятельство.

Въ это время старушонка выскочила впередъ и въ слезахъ упала въ ноги совершенно сконфуженному Николиньк . — Не погуби, кормилецъ, ты нашъ отецъ, ты наша мать, куда намъ селиться, мы люди старые одинокіе, какъ Богъ, такъ и ты...

Николинька пришелъ въ сильн йшее волненіе: онъ вскочилъ съ лавки, морщился, красн лъ, не зналъ, куда д ваться, и никакъ не могъ уговорить бабу перестать.

— Что ты! встань, пожалуйста. Коли не хотите, такъ не надо, я принуждать не стану, — говорилъ, разчувствовавшись Николинька, и безъ всякой причины махая руками.

Невыразимо грустное чувство овлад ло имъ, когда онъ с лъ опять на лавку, и въ изб водворилось молчаніе, прерываемое только хныканьемъ бабы, удалившейся подъ полати и утиравшей слезы рукавомъ рубахи; онъ понялъ, что значитъ для этихъ людей разваливающаяся избенка, обваленный колодезь съ лужей, гніющія ветлы передъ кривымъ оконцемъ, клевушки и сарайчикъ. Онъ понялъ, что какое бы ни было ихъ гн здо, они не могутъ не любить его. Пускай вся жизнь ихъ прошла въ немъ въ тяжеломъ труд , гор и лишеніяхъ; но все-таки это было ихъ гн здо, въ немъ выражалась вся 50-л тняя трудная ихъ деятельность.

— Какже ты, Иванъ, не сказалъ при мір прошлое Воскресенье, что теб нужна изба, я теперь не знаю, какъ помочь теб . Я говорилъ вамъ вс мъ тогда, что я посвятилъ свою жизнь для васъ, что я готовъ самъ лишить себя всего, лишь бы вы были довольны и счастливы. — Слова эти ясно доказывали неопытную молодость Николиньки. Онъ не зналъ, что об щанія такого рода не прибавляютъ никакой ц ны ихъ исполненію, что, напротивъ, благод янія безъ приготовленій гораздо силън е д йствуютъ на душу т хъ, которые ихъ получаютъ; не зналъ, что слова эти запомнются и въ случа неисполненія ихъ, вселятъ недов ріе въ его мужикахъ и въ немъ самомъ удвоятъ тяжелое чувство поздняго раскаянія. Онъ не зналъ и того, что такого рода изліянія не способны возбуждать дов рія ни въ комъ и въ особенности въ русскомъ челов к , любящемъ не слова, a д ло и не охотник до выраженія чувствъ, хотя глубоко воспріимчивомъ. — Но простодушный Николинька не могъ не излить благородное чувство, преполнявшее его душу.

Чурисъ погнулъ голову на сторону и медленно моргая, съ принужденнымъ вниманіемъ, слушалъ Николиньку, какъ челов ка, котораго нельзя не слушать, хотя онъ и говоритъ вещи, совершенно до насъ не касающіяся и нисколько неинтересныя.

— Но в дь я не могу вс мъ давать все, что отъ меня требуютъ. Ежели-бы я не отказывалъ вс мъ, кто у меня проситъ л са, скоро у меня ничего не осталось, и я не могъ бы дать тому, кто истинно нуждается. Зат мъ-то я и отд лилъ заказъ и опред лилъ его для исправленія крестьянскаго строенія. Л съ этотъ теперь ужъ не мой, а вашъ — крестьянскій, и ужъ я имъ не могу распоряжаться, а распоряжается міръ, какъ знаетъ. Ты приходи нынче на сходку, я міру поговорю о твоей просьб , коли онъ присудитъ теб избу дать, такъ и хорошо, а у меня ужъ теперь л су н тъ. Я отъ всей души желаю помочь, но д ло уже не мое, a мірское.

— Много довольны вашей милостью, — отв чалъ смущенный Чурисъ, — коли на дворъ л ску ублаготворите, такъ мы и такъ поправимся.

— Н тъ, ты приходи.

— Слушаю.