Полночь! Нью-Йорк

Лео молча смотрел на Лоррен с бесконечной печалью, и она поняла, что готова отступиться.

– Лоррен, все не так просто, позволь, я…

– Заткнись!

– Что-что?

В его глазах появилось удивление. Она собрала в кулак всю волю и храбрость, сделала глубокий вдох и выложила все, что было на сердце:

– Заткнись и поцелуй меня. Я больше не маленькая грустная девочка, о которой лопотал старый сумасшедший. Не веди себя как дебильный мачо, защитник и покровитель. Ненавижу этот дерьмовый патернализм. Хочу прожить вместе все то время, что тебе отпущено. Хочу пользоваться каждым мгновением, чтобы они остались в моей памяти и не были испорчены твоим страхом за меня и боязнью завтрашнего дня. Будь мужчиной, сволочь!

Она плакала, не скрывая слез. Рыдала горючими слезами.

– Все? – мягко спросил он.

Она кивнула, зажмурившись, не в силах сдержать слезы.

– Да.

Лео разжал пальцы и отпустил руль. Посмотрел в глаза Лоррен.

И вдруг… И вдруг его ладонь коснулась мокрой щеки Лоррен и смахнула слезинку. Он наклонился, прижался губами к ее губам. Сначала поцелуй был только нежным, но очень быстро стал страстным, плотоядным, проникающим вглубь души. Каждый отдавался, забывал о себе, помнил лишь губы и язык другого… Снова пошел дождь, но солнце то и дело пыталось пробиться сквозь влажную пелену и одарить влюбленных сиянием.

38

Было так легко жить день за днем.

Билли Джоэл, «New York State of Mind»[149]

– Ты хорошо целуешься, Ван Меегерен.

– Ты тоже, Демарсан.

– А руку совать мне между ног было обязательно?

– Ты вроде не возражала?

Она засмеялась. Поцеловавшись, они стали звать друг друга по фамилии. С межштатной автомагистрали 91 они перебрались на шоссе 103 и поехали на запад, потом по 11-му и 7-му на юг и добрались до Кэтскиллов.

На путь от Вентворта до дома родителей Лео они потратили три часа сорок пять минут.

Во дворе стояла маленькая машина Китти.

– Ого… – испуганно произнесла Лоррен. – Кажется, вся семья в сборе…

Он улыбнулся:

– Трусишь, Демарсан?

– Сильно.

– Все будет хорошо. Ты француженка, отец будет смотреть на тебя так, словно ты сошла с картины какого-нибудь импрессиониста, а сестра – как на бутылку лучшего марочного вина.

– Зови меня Лоррен Ренуар, – попросила она.

– Ты – моя Берта Моризо[150], – ответил он и поцеловал ее еще раз.

Она взлохматила ему волосы:

– Идем, они наверняка глазеют на нас в окно.

– Развратница…

– Ты не лучше, Ван Меегерен.

Кое-где на полях еще лежал снег, но бо́льшую часть дождь уже смыл. На телефон Лео пришло сообщение. Он повернул экран к Лоррен, и она увидела салон лимузина Гонзо, украшенный гирляндой из крошечных лампочек. Сзади, на диване, сидел пассажир, которому там совершенно нечего было делать: кокер-спаниель. Он смотрел в камеру, свесив из пасти длинный розовый язык. Комментарий гласил:

Он обожает Энрике Иглесиаса.

Мать Лео встретила их на пороге с улыбкой, но он знал, что ее внутренний компьютер анализирует параметры Лоррен, – анализирует и делает выводы. К концу вечера она поставит диагноз – конечно же, благоприятный. Он вспомнил слова Чарторыйского о «самой красивой женщине в мире» и снова почувствовал тревогу. Неужели старик и правда знал его мать?

– Познакомьтесь с Лоррен, – сказал он, входя в гостиную, где собрались его отец, сестра и племянник. – Она француженка, из Парижа. – Других подробностей он не добавил.

– Да здравствует Франция! – провозгласил Рассел Ван Меегерен и низко поклонился, успев оценить и одобрить увиденное. – Мы двадцать лет не были в Париже. Помню, в последний раз в музее Орсе была выставка Мондриана, а первого мая на улицы столицы вышел миллион человек.

Он посмотрел на жену и дочь.

– Кстати, неплохая идея – снова повидать Париж, согласны? Я схожу в Зал для игры в мяч[151] и в Лувр. Потом съездили бы в Бон на ежегодный винный аукцион Оспис. И Тим никогда не видел этот дивный город, – добавил он, бросив взгляд на мальчишку, сидевшего за игровой консолью.

– Оспис де Бон – в ноябре, папа, – заметила Китти. – Ты правда хочешь увидеть Париж в ноябре?

– Хемингуэй говорил: «Париж – это праздник, который всегда с тобой…»

– Простите за прошлый раз, – сказала Китти, обращаясь к Лоррен. – Обстоятельства не располагали к светскому политесу. Мне захотелось провести несколько дней на природе, вот мы с Тимом и приехали. Он пропустит школу, ну и черт с ней.

– Как дела в магазине? – спросила Лоррен.

– Пришлось пободаться со страховщиками, но через неделю-другую надеюсь открыться…

Китти посмотрела на брата:

– Я все-таки хотела бы выяснить, кто это сделал… Любите бордо? – спросила она, резко меняя тему. – Мы будем пить «Шато О-Брион» две тысячи девятого года, premier cru classé[152]. Тим, поздоровайся с Лоррен.

Тим встал, оглядел Лоррен, повернулся к Лео и одобрительно подмигнул.

– Дайте девочке прийти в себя, – велела Эми Ван Меегерен.

Лео обвел взглядом родных и произнес очень спокойно:

– Нужно поговорить, папа.

– О чем, дружок?

– О Викторе Чарторыйском.

Глаза Ван Меегерена-старшего загорелись.