Полночь! Нью-Йорк

– Боже мой, боже мой, Лео, какой кошмар! Только не это… только не у тебя, такого молодого…

Они помолчали, потом Зак спросил:

– Сестра знает?

– Нет, Китти пока не в курсе.

– Когда расскажешь?

– Не знаю. Буду тянуть, сколько получится…

Зак снял очки. Вытер покрасневшие глаза. Новость сразила его, но он был не из тех, кто надолго выпускает из виду практическую сторону дела.

– Тебе, наверное, понадобятся деньги?

– Ты уже заплатил мне за картины, так что…

– Этого не хватит! – перебил друга Зак. – У тебя будет много расходов…

Лео спросил себя, как реагировал бы великан, узнай он о «долге» в два миллиона долларов, и решил не думать об этом, во всяком случае пока.

– Я смогу выплатить тебе аванс за эту вещь и несколько следующих, – сказал Зак. – Подпишем договор по всей форме на случай, если…

Галерист не закончил.

– Так и поступим, – угрюмо согласился Лео. – Правильнее будет сразу расставить все по местам, да, Заки? Пока не поздно.

– Я не это имел в виду…

– Именно это.

– На сей раз ты просто обязана обратиться в полицию.

– Знаю.

– Ты должна им все рассказать, Лоррен!

– Да знаю я!

Димитри кипел от ярости. Она понимала его чувства, однако нет ничего хуже поединка с невидимкой. Ее брат метался по гостиной, как Мохаммед Али по рингу, то и дело останавливался взглянуть на «Дозорного» и снова начинал ходить.

– Хочешь, я на некоторое время перееду к тебе? Тут легко разместить целый полк! Не понимаю, как ты можешь жить одна в подобном месте. Здесь ничего не изменилось за двадцать восемь лет, а его призрак никуда не уходит.

Лоррен улыбается. Ее брат все еще живет с матерью на улице Ле-Тасс среди собрания древностей и китайской мебели. Только он способен выноси́ть эту женщину больше часа. Даже Ришар Бекман, пластический хирург, уже десять лет состоящий при матери (и периодически ее «подновляющий»), не решается обитать под одной крышей с драконихой и сохраняет за собой трехкомнатную квартиру на улице Сен-Круа-де-ля-Бретоннери, в квартале Марэ.

– Почем тебе знать? Когда он умер, ты еще на свет не родился…

– Просто знаю, – отвечает Димитри, сдувает со лба волосы и впивается взглядом в Лоррен. – Все картины принадлежали ему. В этой квартире он жил, когда бывал в Париже. А ты теперь выбрасываешь деньги на ветер, чтобы купить «Дозорного». Когда же ты наконец забудешь твоего отца, сестричка?

«Твоего» отца… Она иногда забывала, что отцы у них разные. Над ними висело проклятие, как над кланом Кеннеди: отец Димитри, французский промышленник, переехавший в Штаты и расставшийся с их матерью почти сразу после рождения сына, погиб в автомобильной аварии, когда мальчику было пять лет, оставив ему в наследство только долги.

Лицо Лоррен закаменело. Ее все еще трясло после пережитого в магазине ужаса.

Димитри задумчиво вздернул брови:

– Ты правда веришь, что эти мерзкие сообщения шлет убийца твоего отца? Двадцать восемь лет спустя?.. Какая-то идиотская история в духе Монте-Кристо…

– Упрекать Дюма в идиотизме непатриотично, – рассмеялась Лоррен.

– Не язви, ты прекрасно поняла, что я имел в виду.

Он улыбается, и они снова чувствуют единение, неразрывную связь, которая обнимала Лоррен на манер пушистого одеяла, когда брат был с ней в одной комнате. Он делал ее сильнее и отважнее.

Внезапно ее осенило: Димитри и Лео похожи – не лицами, но манерой двигаться, улыбаться, смотреть на нее. Ей стоило большого труда скрыть от брата смятение чувств.

Она не хотела думать о Лео Ван Меегерене…

И фотографию «Дозорного» нечего было посылать – он даже не ответил!

Лео проводил Зака и вернулся к картине. Им владело возбуждение, почти такое же сильное, как после выхода из Райкерс. Он поставил громкость колонок на максимум: Guillemots, «Standing on the Last Star»[88], «Теперь я в небе, на высоте полумиллиона миль». Именно так он себя и чувствовал. Этой ночью Лео впал в творческий транс и знал, почему так случилось. Он подошел к холсту, кое-что подправил и отступил назад, оценивая эффект.

– Что ты думаешь о француженках? – спросил он у пса, очищая кисти.

Четвероногий приятель коротко гавкнул, что Лео счел положительной оценкой.

– По-моему, они вовсе не такие снобки, как о них говорят. Согласен?

Кокер снова подал голос.

– Мог бы время от времени иметь собственное мнение, приятель.

Ответом ему стало веселое тявканье.

Лео снял холст на телефон, посмотрел, как получилось, и отослал.

20

Ты не знаешь, чего ждешь,
Но это не имеет значения.

Taxi Girl, «Paris»

Лоррен смотрит на экран.

Портрет потрясающе хорош: красный фон отсылает к Модильяни, дерзкий желтый на правой стороне лица – к Алексею фон Явленскому и Максу Пехштейну, синий – к Андре Дерену[89]. Гремучая смесь экспрессионизма и фовизма. Ма́стерская работа. Нет, это слабо сказано: Лео Ван Меегерен фантастически талантлив.

Эта мысль потрясает Лоррен. Она снова чувствует связь с ним. Чудо той ночи действительно было чудом.

Что-то произошло той ночью…