Полярный круг

— Было такое дело. Понимаешь, Нанок, начинается учебный год, а ни ручек, ни карандашей. Пароход, который должен был все это привезти, где-то застрял во льдах. Что делать? Иду советоваться к Утоюку — тогда он был председателем сельсовета в Наукане. Говорю ему: такое дело, есть угроза срыва учебного года, надо что-нибудь придумать. А он и отвечает — на том берегу полно карандашей. Снарядили вельбот, и я поехал. Пристали к берегу. Встречали нас только местные эскимосы. Повели к себе, напоили чаем. Поначалу добыли валюту — продали несколько песцовых шкурок. Прихожу в лавку, а там уже народ толпится. Местное белое население узнало, что прибыл настоящий русский большевик. Вот и пришли поглазеть. А в те годы, Нанок, чего только не писали американские газеты о нашей стране! Считавшие себя вполне серьезными органы печати сочиняли небылицы одна другой невероятнее.

Лавочник страшно удивился, когда я попросил у него карандаши. Запас у него был небольшой, и я все купил. «Этот товар, — говорил мне один из американцев, — среди туземцев не популярен. Если Вы собираетесь на нем заработать, то заранее предсказываю — вылетите в трубу!» А я ему говорю, что это карандаши сегодня — самая нужная вещь для эскимосов Советской страны. Но еще больше он поразился, когда я объяснил, что я учитель и собираюсь обучать грамоте жителей Наукана. «Как! — он вскричал. — Учить грамоте этих дикарей? И вы уверены, что у вас что-то получится?» «Послушайте меня, — сказал он мне на прощание, — я не симпатизирую большевикам, но дам вам совет — не тратьте попусту время и отправляйтесь к себе в Россию национализировать женщин. Иначе вам уже ничего не достанется». Каков гусь, а? — Георгий Сергеевич посмотрел на капитана.

— Сейчас бы его сюда, голубчика, — усмехаясь произнес Тихон Иванович. — Да посадить его рядом с Наноком. И сказать ему — вот что наделали карандаши с эскимосами!

— Трудное время было, — произнес Георгий Сергеевич. — Мой приятель, который работал в Янранае, решил карандашную проблему по-своему. Недалеко от селения, где он открыл школу, американцы когда-то вели разработку графита. Он все об этом разузнал, сам побывал на заброшенных шахтах, привез куски графита и собрал родителей. Он показал им, как устроен карандаш, раздал графит, и на следующий день все ученики явились со своими карандашами. Что это были за карандаши! Настоящие произведения искусства, украшенные резьбой, гравировкой, инкрустированные моржовым клыком. Некоторые сшили чехольчики из выбеленной нерпичьей кожи и украсили бисером. В музей бы такой карандаш!

— Это был бы великолепный экспонат! — заметил Нанок.

— Чтобы знать, что нужно для музея, — прежде всего надо хорошо знать историю, — продолжал профессор. — Ты спрашивал про этот карандаш?

— Нет, — смутился Нанок.

— А потому что сам не знал, что были такие карандаши, тетради, сшитые оленьими жилами из чайных оберток, с корешками из обрезков старого уккенчина — плаща из моржовых кишок… В Нэтене учительствовал другой мой знакомый, Ваня Козлов, так он приспособил вместо классной доски старый заржавленный руль от какого-то потерпевшего крушение корабля. Этот руль служил крышкой для мясной ямы, а он сделал из него орудие просвещения!

— Удивительное было время! — заметил капитан. — Как вспомнишь, голова кружится — на такую высоту поднялись! Кстати, Нанок, слышал я много раз: когда Амундсен зимовал у мыса Якан и поваром у него служил твой земляк Какот, он взял на воспитание двух девочек — дочку кэнискунского торговца Чарльза Карпентера, наполовину эскимоску, и дочку Какота. Эти девочки потом учились в Копенгагенском университете. Интересно было бы о них узнать.

— Сам Амундсен писал об этом в своих книгах, — подтвердил Георгий Сергеевич.

— Постараюсь узнать что-нибудь, — обещал Нанок.

Нанок поднялся на мостик. Земля была по правому борту. Высокие берега, голые, покрытые уже порыжевшей травой. Лишь кое-где по берегам потоков зеленела трава. Многочисленные снежные заплатки спускались прямо к морю. На галечной гряде у кипящего прибоя лежали древесные стволы, лишенные сучьев и коры, сохли ракушки, длинные петли морской капусты, медузы вперемешку с пустыми пластмассовыми бутылками, картонными коробками, жестянками, ящиками.

Мелькнула небольшая полярная станция, световой маяк, отдыхающий в дневное время, небольшой птичий базар. За высоким мысом открылась галечная коса, за ней угадывалась лагуна. Когда-то сирениковцы жили здесь. Потом местом своего нового обитания они выбрали прибрежную тундру, перерезанную полноводным потоком. Река текла с водораздела, где все реки разделяются: одни текут в анадырскую сторону, на юго-запад, а другие — на северо-восток, в Берингово море, и служат нерестилищами для красной рыбы.

Эти места издревле облюбованы эскимосами. Здесь в изобилии водился кит — главная добыча отважных морских охотников. Моржовая охота тоже процветала, хотя и не так, как в Беринговом проливе. Два лежбища обеспечивали прибрежных жителей едой на зиму — коса Руддер и остров Аракамчечен.