Полярный круг

«Такие люди, как Георгий Сергеевич, строили трудные мосты, через которые мы приобщались к великой русской культуре, к великим книгам, наполненным вечными идеями. Каждому из первых русских учителей на Чукотке должен быть поставлен памятник. Ведь они годами не получали зарплаты, переходили на полное иждивение родителей своих учеников, но ни разу у них даже не возникало мысли, чтобы бросить работу или пожаловаться. Они были настоящими рыцарями новой идеи. Нам бы хоть немножко от их самоотверженности и преданности. Когда рассуждают о гуманизме, я живо представляю и Георгия Сергеевича, и его товарищей, которые первыми пришли в наши нынлю, в наши яранги, в непривычный, совершенно чужой мир, словно к жителям других планет. Вот настоящий гуманизм… Недавно я читал книгу о шведском докторе Швейцере, который в джунглях построил больницу и лечил африканцев. За это он был удостоен Нобелевской премии. Наши русские учителя заслужили не меньшие почести. Ты бы посмотрела, с какой трогательностью встречали Георгия Сергеевича чаплинцы!.. Убежден, Нотанват без колебания отдал бы ему ярангу…»

Нанок написал эти слова и остановился. Как он раньше не догадался? Конечно, Георгий Сергеевич — это тот человек, который поможет. Вспомнил, как Нотанват здоровался с профессором, обнимал его и смеялся.

Воспоминание о яранге окончательно отвлекло Нанока от письма, и он торопливо написал несколько заключительных строк.

По дороге на почту он тщательно обдумал план действий и пришел к решению, что надо начинать исподволь, издалека. В первую очередь надо убедить профессора в совершеннейшей необходимости приобретения для Анадырского музея яранги.

С берега шли люди, неся за плечами большие кожаные мешки, наполненные итгильгыном[10] и желтыми кубами китового жира. Кое-кто тащил долю в простом ведре или даже в тазу. Значит, они уже не имели кожаных мешков, не делали их.

В почтовом отделении было жарко. Почему-то здесь топили печку даже в теплые летние дни.

Он подал письмо. Девушка подержала конверт, кинула на весы и потребовала дополнительную плату.

«Однако, много написал сегодня», — подумал про себя Нанок, подавая деньги. Из соседней комнаты вышел парень в клетчатом пиджаке и спросил Нанока:

— Не хотите позвонить по телефону? Сегодня отличная слышимость.

— Спасибо, нет.

Девушка, принявшая письмо от Нанока, спросила:

— А что Зина пишет? Мы с ней учились.

Нанок смешался. Сознаться в том, что он не получил от Зины ни одного письма? Тогда будет смешно и непонятно, почему он чуть ли не каждый день отправляет такие объемистые послания.

— Ничего особенного, — уклончиво ответил Нанок.

— На материк не собираются на гастроли?

— Что-то она говорила про это, — невнятно пробормотал Нанок.

— Будете писать, передайте привет от Веры Тагьюкай, — попросила девушка.

— Обязательно! — Нанок обрадовался, что тягостный для него разговор закончился и поспешил уйти.

В следующий раз надо писать поменьше и опустить конверт в почтовый ящик.

Интересно, как читает письма Зина? Он попытался представить ее лицо, но каждый раз вспоминал портрет актрисы Самари, ее еле наметившуюся улыбку, прозрачную глубину лица под пышной кружевной шляпой. Первое сравнение, пришедшее тогда в тундре, оказалось коварным: чем больше Нанок старался вспомнить лицо Зины, тем яснее и отчетливее возникал в памяти портрет актрисы, да так явственно, что, имей Нанок художественные способности, он мог бы воспроизвести портрет по памяти. И каждый раз, садясь за письмо, он видел перед собой не только сам портрет, но и чувствовал себя в зале Музея изобразительных искусств.

Откровенно говоря, образ Зины у него почти полностью слился с портретом, и, разговаривая с ней на бумаге, Нанок иногда чувствовал, что мысли ускользают, облекаясь в прозрачные словесные одежды. Он вспоминал тот странный румянец на лице, словно высвечивающий кожу из самой глубины. И, думая о девушке, Нанок все чаще чувствовал удивительное тепло в груди.

Вечером собрались у Раисы Петровны отметить приезд Георгия Сергеевича. Гостей угощали нерпичьей печенкой — Анахак постарался.

Разговор шел о неудаче Нанока. Анахак, слегка разогретый стаканом сухого вина, еще раз предлагал круто поступить со стариком и попросту конфисковать ярангу, как «антисоветское явление». Менов громко расхохотался.

Тамара решительно встала и объявила, что Анахак соскучился по детям и ему пора домой.

— Всегда так, — обиженно заметил Анахак в дверях, — как начинается интересный разговор, ты меня уводишь.

Георгий Сергеевич улыбкой проводил супругов и задумчиво сказал:

— А вообще это любопытно: отношение человека к своему жилищу, к своей одежде. Это целая научная проблема. Тут таятся удивительные психологические, социальные, исторические, экономические тонкости, богатейший материал истории человечества, его приспособления к окружающей обстановке. Проследить бы отношение человека к своему жилищу от пещеры до современного многоэтажного дома, от набедренной повязки из листьев и сырой шкуры, накинутой на плечи, до современного вечернего наряда и костюма космонавта.

Профессор повернулся к Наноку: