Полет цикады

— Наири? — он чуть отстранил Анну, заглянул в опухшее лицо. — Наири, а может... отправить в Храм Неба гонца? Он приедет. Клянусь, примчиться быстрее ветра.

И Анна понимала, что говорит Тайкан отнюдь не о гонце.

— Не надо, — она вытерла слезы. — Не хочу навязываться.

И рораг отступил, хотя с языка рвались горькие фразы. Хотелось рассказать, объяснить, заступиться за друга. Но он не посмел. И тихо отступил в сторону, позволяя подоспевшим фрейлинам умыть заплаканную госпожу.

Понемногу Анна успокоилась. И даже вздремнула, не обращая внимания на присутствие Тайкана. Обида на Эйра грызла душу, но при этом так не хватало его присутствия, его объятий, спокойного голоса и уверенности, что пока он рядом — ничего не случиться. Одной в постели было так холодно! Не помогли и покрывала, которыми Тайкан заботливо укутывал Анну.

А вечером он позволил прогуляться.

Это напомнило Анне Академию. Там тоже было не видно, ни слышно охраны — все рораги скрывались между деревьями, в кустах, в высокой траве... Полное ощущение одиночества. Обманчивое, но Анна гнала от себя мыли о слежке. Хотелось побыть одной.

Тихо похрустывала под ногами толченая кора. Красновато-коричневая, как и у высоких сосен вокруг... Они вздымались справа и слева ровными рядами, стройные, гордые...

— Это их называют мачтовыми? - поинтересовалась Анна.

Слова, брошенные в пустоту, не остались без ответа — Тайкан тут же оказался рядом.

— Да, госпожа. Это корабельные сосны. Вам нравятся?

— Не знаю.

Она огляделась. Деревья, деревья... Вместо подлеска — папоротник, из которого то тут, то там выглядывают красивые камни, красные и серые. Некоторые покрывал мох, устроившись в выбоинах красивым ковром. Но этой красоте не хватало главного — естественности. Анна уже научилась отличать мастерство садовников от дивного, буйного мастерства природы.

А еще... Эти сосны напоминали Эйра. Такие же несгибаемые. И одинокие. Тоска затопила душу. Анна вдруг отчетливо поняла, что так и не смогла стать для него по-настоящему любимым человеком. Он оберегал её, заботился, может быть, даже привязался... Но в душу не впустил, держал на расстоянии. И это причиняло сильную боль.

— Вам нехорошо? — встревожился Тайкан. — Носилки наири!

— Не надо! — остановила Анна ретивых слуг. И взяла своего телохранителя под руку. — Покажи мне еще... что-нибудь.

Тайкан на мгновение задумался, а потом свернул на другую тропинку.

Не было больше измельченной коры. Под ногами лежали гранитные плиты. Между ними пророс мох и трава, а сосны сменились разлапистыми елями. Почти такими же, как и вокруг той беседки, что послужила Анне временным приютом.

Но эти... Садовники и тут постарались! Сорта подобрали со всяческим тщанием. Цвет хвои менялся от желотоватого до почти черного, с переходом через все оттенки зеленого. Казалось, это огромный рубин отразил в себе солнце, преломил и окрасил его лучи, позволив насладиться нюансами оттенков. Но и в этом великолепии не было естественности.

— Вы думаете о нем?

— М? — Анна даже удивилась. Искусство садовников сумело отвелчь от горьких мыслей, а Тайкан снова вернул к ним. — Нет. Я думала о то, как же у них это получается. — Анна обвела рукой окружающее. — Красиво. Но не пойму, нравится мне, или нет.

— Наверное, я плохой спутник, — вздохнул Тайкан. — Эйр бы нашел слова...

— Ты прав, — вдруг решилась Анна. — Он нашел бы слова. Он их всегда находит, даже когда не надо. Рядом с ним мне нравилось все: дождливая погода или солнечная, гроза или вёдро, удушающая жара или пронизывающий ветер. А без него...

— Пустота... — закончил Тайкан.

Анна осеклась. Сейчас он не о ней говорил. О себе. Та старая тоска не прошла. Пустила корни в душе, приросла, проросла — не выкорчевать.

— Все еще... болит? — она приложила руку к мужской груди.

— Болит, — просто согласился он. — Наири, Анна! Умоляю! Не идите по этому пути, не позволяйте случайным размолвкам привести к непоправимой беде!

— Случайным разборкам? — Анна покатала словосочетание на языке. Как камушек. Или невкусный леденец. — Случайным...

— Именно, госпожа. Я не знаю, что на самом деле произошло между вами, чем прогневал вас Эйр, но уверен: он сам об это жалеет. Наири для него вся жизнь, его сердце, его дыхание...

— И поэтому он не желает признавать собственного ребенка? — горькая усмешка искривила припухшие губы.

— Не не желает, госпожа. Он не смеет.

Анна резко остановилась:

— Не смеет? — эхо подхватило вскрик и отправило гулять между деревьями. — А кто может запретить Верховному рорагу что-либо? Насколько я помню, даже мои приказы он переиначивал по-своему!

Вместо ответа Тайкан опустил взгляд на правую руку. На пальце мерцало серебром жвериндовое кольцо.

Анна вскрикнула. И тут же прижала ладонь к губам, чтобы не выругаться. Дура! Как она могла забыть про Проклятье Жверинды! Эйр смертельно боялся за ребенка, боялся настолько, что ни жестом, ни словом не смел выразить участия в его судьбе. Он мог только заботиться о самой Анне.