Полёт шмеля

Они шли из школы домой. Саса-Маса нес за ручку туго набитый тетрадями и учебниками черный дерматиновый портфель, Лёнчик, держа двумя пальцами за край, помахивал небольшой, с округлыми краями пупырчато-желтой папочкой на молнии. Учебники в эту папочку не помещались, только несколько общих тетрадей, но он, как начал еще в восьмом классе ходить в школу с ней, так и ходил. Папка словно бы означала независимость, свободу от тесноты школьных правил, ты вроде и ходил в школу, но и не подчинялся ее уставу. Сейчас, в десятом классе, с папками ходили уже многие, но все же не с такими, а ощутимо объемней. С такими, как у него, ходили во всем классе еще двое — Паша Колесов и Славка Дубров — с ними Лёнчик, в основном, сейчас и водился. Несмотря на то происшествие в начале четвертого класса, когда Дубров с Малаховым мстили ему за Сеничкина. Но он тот был как бы не он, и происшедшее с ним тогда было не с ним, а с кем-то другим. Папки объединяли Лёнчика с Пашей и Славкой в некую группу, в партию, — никто не решался ходить с такими, они ходили, и оттого теперь Паша и Славка следом за Лёнчиком шли в классном мнении по разряду стиляг . Хотя его твидовый черно-зеленый клетчатый пиджак уже давно был переплюнут другими. Школьную форму из всего класса носили лишь двое-трое. Одним из них был Саса-Маса. Он носил ее с какой-то особой подчеркнутостью, она была его взглядом, его суждением; и так же подчеркнуто, словно высказывая свое мнение, только молча, уже не первый год держался он в стороне от Лёнчика. Но враждебности в нем не было, иногда случалось неожиданно разговориться, и тогда все было, как прежде — в те времена, когда, казалось теперь Лёнчику, он, Лёнчик, был не он.

И сегодня получилось именно так. Вышли вместе из школы и, вместо того чтобы разойтись на перекрестке каждый к своему дому, шли по Кировоградской в сторону леса и говорили, говорили — не остановиться.

— Что, будешь в театральный поступать? — резко переменив тему, неожиданно спросил Саса-Маса.

Хотя «неожиданно» — только в смысле перемены темы. А так сама тема — кто куда собирается после десятого — прямо-таки висела в воздухе, все вокруг было будто наэлектризовано ею, достаточно искры, чтобы тут же и полыхнуло.

— Не знаю, не уверен, — не сразу ответил Лёнчик. — Что-то мне не хочется в театральный.

— А все в классе думают, ты артистом стать хочешь.

— Не знаю, кем я хочу! — вырвалось из Лёнчика. Он едва не открылся Сасе-Масе, что пишет стихи, удержался, когда признание уже готово было стечь с языка. О том, что пишет стихи, он не говорил никому. И дома ни сестре, ни брату, ни тем более родителям тоже не было известно о содержании его двухкопеечных в желтой обложке тетрадей, которые он прятал в своем ящике письменного стола еще глубже, чем двадцатчики от завтраков, — под газетой, которой было застелено дно ящика. Он пошел бы в университет на журналистику, но поступить туда после школы было невозможно: уже третий год действовало правило — не меньше чем два года трудового стажа или после службы в армии. — А ты куда собираешься? — поспешил он спросить Сасу-Масу.

— Я-то?! — воскликнул Саса-Маса. — В гегемоны я пойду. Слесарем-инструментальщиком. Что это высшее образование! Сеструха вон закончила — посадили за кульман, девяносто восемь рэ минус налоги. Тем же учеником слесаря-инструментальщика пойти — сразу шестьдесят пять рэ, а через шесть месяцев все сто двадцать. Это по первому разряду. А я думаю, и до пятого, и до шестого дорасту. Гаракулова не приходилось встречать? Ремесленное закончил, работает — уже третий разряд слесаря-сборщика. В карман залез, вытаскивает руку — денег полный кулак.

— Не в деньгах счастье, — ответил Лёнчик Сасе-Масе готовой формулой народной мудрости.

— Счастье не в деньгах, а без них его и подавно нет, — выдал Саса-Маса свое очередное философское заключение. После чего, в продолжение какого-то ассоциативного хода мыслей, спросил: — А с Викой как, видишься?

— С Викой? — переспросил Лёнчик. — Вижусь. Нечасто. Времени нет. В основном, когда с Жанкой встречаемся.

— А вы с ней ходите, что ли? — через мгновенную паузу — но Лёнчик почувствовал ее — спросил Саса-Маса.

— Нет, не ходим! — Лёнчик поймал себя на том, что запротестовал с какою-то особой бурностью. — Я ей статьи пишу.