Полёт шмеля

— С елочных-палочных, — передразнила его Галина Алексеевна. И указала взглядом на Лёнчикову обнову на полу. — А это с чего? Слух по коридору так и гремит-катается. Тоже с елочных?

— А с каких же. — Лёнчику было приятно, что Галина Алексеевна обратила внимание на его ботинки. — Классные корочки, да? Тридцать рэ. Триста по-старому.

— Тридцать рублей! — Галина Алексеевна покачала головой. Но не одобрительно. А, показалось Лёнчику, сокрушенно. — Вижу: артист! Что получил — то спустить. И бегать с голодным брюхом.

— Ну почему уж так, — пробурчал Лёнчик.

— Так, так! — снова покачав головой, подтвердила Галина Алексеевна. — Будешь в театральный поступать? Если будешь, позанимаемся с тобой отдельно, подготовимся. Чтобы творческий конкурс пройти. Научу кое-каким штучкам.

У Лёнчика счастливо обмерло сердце. Он ощутил всю точность этого выражения: сердце счастливо обмерло. Вот, точно: обмерло, и счастливо. Галина Алексеевна предлагала свою помощь в подготовке к конкурсу ему! Это было не просто лестное предложение. Это было исключительное предложение. Такого удостаивался редко кто. Только самые-самые.

— Спасибо, Галина Алексеевна, — конфузясь, пробормотал он. — Я только не знаю еще — буду ли. Не решил.

— Ну, решишь — скажешь, — через паузу проговорила Галина Алексеевна. — Задатки у тебя есть. Я не только это, — Галина Алексеевна указала на ботинки внизу, — имею в виду.

Она ушла, а он обнаружил, что ноги больше не ломит. Они согрелись! В одно мгновение, буквально сейчас. Счастье переполняло его. Жизнь расстилалась впереди безбрежным океаном этого счастья, оно было сродни Тихому, или Великому по своей безбрежности, плыви, как Колумб, отыскивающий Индию, не найдешь Индию, так попадешь в Америку.

Так, омываемый Тихим, или Великим океаном счастья, он и плыл по вечеру дальше: переоделся в сценическую одежду — шелковую белую сорочку с прицепным воротником-жабо, красный бархатный камзол с длинными фалдами и расшитыми золотой канителью обшлагами, синие, тоже бархатные брюки-гольф, белые чулки-гольфы, тяжелые, на массивном высоком каблуке «старинные» туфли с большой, под золото пряжкой, загримировался с помощью гримерши Клавдии Евдокимовны, ставши под ее руками кудрявым и обретши над верхней губой тонкие, как ниточки, стрельчатые усики, а потом, когда зал начал заполняться, стоял в очередь у закрытого занавеса позырить в дырку — кто из твоих пришел и где занял место, а кого еще надо ждать.

Кого Лёнчик ждал, пришли все. Родители — отец в выходном костюме, мать в нарядном платье, брат с ними, Вика, Саса-Маса, Борька Липатов и Петька Вовк из дома и даже Жанка, хотя уже училась в университете на экономическом факультете и у нее сейчас была как раз первая в ее жизни сессия. И пришли все ребята из класса, кого пригласил, и все девочки, и было полно из других классов — с кем он не был даже знаком, а только знал в лицо.

Занавес раскрылся, и Лёнчик-Октав, вскинув руки, словно только что выслушал от своего слуги сообщение, воскликнул: «Плохие вести для влюбленного! Я в отчаянном положении! Так ты, Сильвестр, слышал на пристани, что мой отец возвращается?» — «Да», — ответил Сильвестр, — и спектакль покатился уготованным ему три века назад господином Мольером путем: Колька Акимов-Скапен плутовал, Лёнчик с Лёнькой Любимовым-Леандром беспомощно психовали, видя конец отношениям со своими неравными им по положению возлюбленными, но все благодаря лукавому слуге Леандра, плуту Скапену, устроилось наилучшим образом, никаких препятствий для обручения ни у того, ни у другого не осталось. «А меня пусть поднесут поближе к столу, пока я еще не умер!» — воскликнул будто бы испускающий дух, но странно жизнерадостный Колька Акимов-Скапен, и занавес закрылся. Чтобы через несколько секунд снова раскрыться — уже для поклона. Черная, словно бы клубящаяся туманом яма зала обрушивала на сцену волну рукоплесканий, «Браво! Браво!» — громко кричал из темноты чей-то голос, — Лёнчику показалось, это был голос Вики.

— Прекрасно! Чудесно отыграли! Молодцы! Благодарю! Выше всяких похвал! — говорила Галина Алексеевна, встречая всех за кулисами, каждому пожимала руку, девочек обнимала и прижимала к себе. — Мое предложение в силе, — добавила она к словам поздравления Лёнчику, когда пожимала руку ему.

Лёнчик не шел коридором в гримерку — летел. Влетев в гримерку и подлетев к стулу, на который повесил, переодеваясь, свою одежду, он первым делом заглянул под него — посмотреть на свою обнову. Его узконосых ботинок там, однако же, не было. Ничего не понимая, Лёнчик встал на колени, пригнулся к полу, обшарил взглядом все пространство под всеми стульями — под каждым обувь стояла, под его стулом было пусто.

— Что ищешь? — поинтересовался начавший переодеваться Колька Акимов.

Лёнчика осенило: его разыграли! Спрятали его ботинки — и собираются всласть повеселиться, наблюдая, как он их будет искать.

— Кончайте, ребята, — сказал он громко, обращаясь сразу ко всем, кто уже был в гримерной. — Отдавайте корочки!

— Как это — отдавайте? — удивился Лёнька Любимов. — А что у тебя с корочками?