— Это был «Мюллер-гестапо», господин майор. Генрих Мюллер, группенфюрер СС и начальник IV управления РСХА, или просто шеф гестапо. Там же были начальник службы безопасности фюрера группенфюрер СС Раттенхубер, представитель гросс-адмирала Дёница в ставке адмирал Фосс, рейхсюгендфюрер[19] Аксман, представитель Министерства иностранных дел в ставке, бригадефюрер СС Хевель, генерал Кребс, оберфюрер СС Альбрехт, адъютант Кребса майор Фрейтаг-Лорингхофен, заместитель Раттенхубера штандартенфюрер СС Хёйгль, личный врач фюрера оберштурмбаннфюрер СС Штумпфеггер, мой адъютант и второй пилот фюрера штандартенфюрер СС Бетц… — он вспоминал и называл новые имена. Не забыл офицеров охраны, адъютантов, секретарш, портных, денщиков, лакеев, поваров. Всего Савельев записал более пятидесяти фамилий и должностей.
— Вы никого не забыли?
— Ах, да, прошу прощения. Еще фрейнлен Ева Браун, вскоре ставшая фрау Гитлер. И некая баронесса Фаро, которую я не знал.
— Давайте, Баур, вернемся к событиям. Прошу кратко, но последовательно.
Бауру не нравилось, что сегодня русский майор ведет допрос жестче и, видимо, спешит. Он не знал, что у майора в запасе было только два дня, этот и завтрашний. Что после передислокации госпиталя в Познань все раненые поступят в эвакуационный госпиталь при лагере № 173 ГУПВИ НКВД СССР, и там ими будут заниматься уже следователи другого ведомства. Баур продолжил:
— Среди близкого окружения фюрера существовало мнение, что он ведет себя оптимистично и бодро не только потому, что хочет морально поддержать всех нас. Мы были уверены, что у фюрера есть главный козырь, который он вот-вот должен выбросить. Этим козырем, как мы полагали, будет использование всеразрушающего оружия: либо атомного, о разработке которого мы много слышали, либо лучевого. Несмотря на оптимизм фюрера и Геббельса, мы между собой обсуждали вопросы возможности бегства из Берлина. Такие разговоры велись либо за обеденным столом, либо в комнате отдыха. В них принимали участие генерал Йодль, Раттенхубер, адмирал фон Путкамер, статс-секретарь имперского Министерства пропаганды Дитрих и другие. При этом все утверждали, что фюрер в личных беседах с каждым не соглашался на бегство из Берлина. Однажды группенфюрер СС Герман Фегеляйн, муж Гретль, сестры Евы Браун, вышел от фюрера взбешенным. Увидев меня, он прокричал: «Этого твердолобого австрийца нельзя убедить! Все уговоры тщетны. Меня просто тошнит от такого упрямства». — Баур сделал паузу, стер полотенцем пот со лба. Сел поудобнее в постели.
— По собственной инициативе я постоянно держал в Берлине десять транспортных самолетов «Кондор»[20] и Ю-52[21] на случай, если фюрер переменит решение и согласится покинуть Берлин. Я лично занимался подготовкой еще трех самолетов Ю-290[22], которые при замене сидений на дополнительные бензобаки могли иметь дальность полета до 8000 км.
— Где находились эти самолеты? Насколько нам известно, союзники разбомбили все основные аэродромы вокруг Берлина. Каким же образом вам удавалось сохранить машины? — Савельев вспомнил, что на одном из совещаний у полковника Грабина представитель разведуправления фронта просил оперативников выяснить у задержанных немцев, имелись ли секретные аэродромы в Берлине.
— Мои самолеты располагались на аэродромах в Берлин-Гатове, Фихтенвальде, Рангсдорфе, Темпельхофе, Шенвальде, Рехлине. Все машины были укрыты в бетонных подземных ангарах, стены и потолочные перекрытия которых имели толщину до трех метров. Ни одна бомба не повредила самолеты. Однажды полковник Белов сообщил мне, что генерал Кребс отдал приказ превратить шоссе «Восточно-западная ось» во взлетно-посадочную площадку на случай окружения центра города. Действительно, начали готовить участки от Бранденбургских ворот до Фриденсенгель и городской железной дороги. В Тиргартене были срублены деревья для расширения посадочной полосы до 80 метров. Однако вскоре ваша тяжелая артиллерия уничтожила эту полосу. В середине апреля в рейхсканцелярии все начали активно готовиться к эвакуации. Огромные кипы документов сжигались в саду. Начальник личной канцелярии фюрера и брат Мартина Бормана Альберт Борман снаряжал колонны автомашин и отправлял их на юг. Сам же он во главе одной из автоколонн, охраняемой ротой СС, 15 апреля выехал в Берхтесгаден. После этого всякое автосообщение с Берлином было прервано, связь и эвакуация осуществлялись самолетами.
Занавеска отодвинулась. Вошел солдат-пограничник с автоматом и сел поодаль на табурет. Савельев удивленно взглянул на него, встал, одернул гимнастерку. Пограничник тоже встал и повесил автомат на плечо.
— Боец, — спросил майор, — разве я просил конвой?
— Товарищ майор. По приказу начальника охраны капитана… — Савельев не дал ему договорить. Сдерживая гнев, он скомандовал:
— Кру-гом! Из палаты шагом марш! — Резким движением одернул занавеску и увидел уже знакомого капитана НКВД, сидевшего за столом и делавшего записи в блокноте. Тот встал, надел фуражку, отдал майору честь.