Полет Пустельги

В Смерше Кулешов оказался летом сорок четвертого года. С легкой руки Савельева. Познакомились на перевязке в госпитале в Твери. Оба лежали с ранениями осколками бомб. Оба оказались питерскими. Сорокалетний Кулешов привязался к майору, любил и берег его. Был ему и шофером, и ординарцем, а главное, другом. На все случаи жизни он имел в машине для командира всё необходимое: чемодан с чистыми и выглаженными комплектами обмундирования, шинель, полушубок, ватник, сменные яловые и парадные хромовые сапоги, одеяла, полотенца, и ещё много другого, полезного и необходимого в условиях фронтовой жизни. Особенно тщательно он хранил, регулярно обновлял и пополнял неприкосновенный запас их боевого экипажа, который держал в трех цинковых патронных ящиках. В НЗ[14] входили банки говяжьей и свиной тушенки, мясоовощные и рыбные консервы, соленый и копченый шпик, печенье, шоколад, чай, молотый кофе. Ну и, конечно, галеты, сухари, две буханки хлеба, литр чистого медицинского спирта и, в зависимости от обстановки, либо коньяк, либо лендлизовский виски.

Кулешов уже почти год находился в состоянии необъявленной войны со старшиной Кухаренко. Их главные усилия были направлены на создание максимально комфортных условий пребывания на фронте своего командира. Однако Кухаренко, будучи ранее старшиной отдела контрразведки дивизии, а теперь числившийся старшиной взвода автоматчиков розыскного отделения отдела контрразведки армии, считал Кулешова самозванцем, который в нарушение уставных норм, незаконно добывает для майора продукты питания и занимается устройством быта. Все офицеры и бойцы отдела знали, что в основе лежит ревность, и наблюдали за этим сражением с большим любопытством. Савельев посмеивался над обоими. Но когда конфронтация достигала особого накала и переходила все нормы (это случалось почти всегда одинаково: старший сержант, уличенный в очередной раз старшиной в нарушении устава в виде грязного подворотничка или нечищенных сапог, посылал старшину очень далеко, а тот объявлял ему наряд вне очереди) майор вызывал обоих и объяснял:

— Завтра же старшина Кухаренко пойдет помкомвзвода в стрелковый полк, а старший сержант Кулешов водителем тягача в полк артиллерийский.

После этого напряжение в противостоянии на время затихало, чтобы вскоре вспыхнуть с новой силой.

Савельев забрался в машину и некоторое время сидел молча, глядя вперед через ветровое стекло. Кулешов нервно заерзал и, немного подождав, спросил:

— Куда едем, товарищ майор?

— Никуда.

— Понял. — Кулешов стал неспешно устанавливать автомат в специальное гнездо у дверцы, чистой ветошью протирать панель управления. Затем достал сухарь и начал его грызть, отрешенно поглядывая по сторонам.

— Скажи, Кулешов, ты ведь женат? — Савельев продолжал задумчиво смотреть вперед.

— А то вы не знаете, товарищ майор? — Шофер сделал обиженное лицо. — Уже, считай, десять лет в этом году будет, как женат. И будто вы мою жену, не видали? Забыли, как она нам с вами в госпиталь яблоки и варенье привозила?

— Да не забыл я ничего. Скажи, а ты ее любишь?

Кулешов опять поерзал, уселся поудобнее и, положив руки на руль, тихо так заговорил:

— Я не знаю, как это называется. Может быть, любовь, может, еще что. Но женился я точно по любви. Алена работала продавщицей в книжном на Литейном. Я туда часто по вызову одного профессора с Седьмой Линии возил. Зашел как-то ради интереса, увидел ее и на неделю форменно вышел из строя. Будто все мое нутро кипятком ошпарили. Ни есть не мог, ни спать. Красивая она была. Глаза добрые. Мать все видела. И сказала, чтобы я привел девушку к ней на смотрины. — Кулешов встряхнулся и попросил разрешения закурить. Савельев угостил его крепкой кубинской сигаретой «Партагас», их в последнее время выдавали офицерам из ленд-лизовских поставок. Водитель затянулся и закашлял.

— Ну и дрянь, прошу прощенья. — Но сигарету не выбросил. — Так вот. Набрался я смелости, купил цветов и поехал на Литейный. Зашел в магазин, а голова кружится, сердце вот-вот из груди выпрыгнет, подошел к ней, протянул цветы и стоял как истукан.

— Ну а она что? — Савельев повернулся к водителю и завороженно ждал.

— А что она. Взяла цветы, улыбнулась, уткнулась лицом в букетик и сказала: «Спасибо. Мне никто никогда в жизни не дарил цветов». — Протянула руку. — «Будем знакомы. Меня зовут Алена». — Вот так все и началось. Конечно, я люблю ее. И дочки наши от этой любви. И жили мы хорошо. Я ведь не пил, как многие шоферюги. И никто, кроме нее, мне не нужен.

Кулешов щелчком отправил окурок далеко по направлению к Рейхстагу, смачно сплюнул через плечо и, помолчав, весело выпалил:

— Я знаю, куда ехать.

— Куда?

— За цветами, товарищ майор. За цветами…

Воспоминания счастливого человека