Полет Пустельги

Отдел контрразведки армии размещался на первом этаже уцелевшего здания, в котором еще недавно располагалась почта. Помещений было много. Часть из них переоборудовали в казарму для бойцов взвода, часть — в офицерское общежитие, три небольших комнатки отдали переводчицам и связисткам под спальни. Старшина Кухаренко не забыл и себя. Сославшись на то, что ему необходима каптерка, он занял одно из самых больших помещений. Установил там где-то раздобытую необъятных размеров кровать и оборудовал нечто подобное офицерскому кафе с баром и невиданным ранее электрическим чайником. Кроме того, старшина обустроил одну из лучших комнат для столовой. Или, как он любил выражаться, «зал для приема пищи личным составом». На стенах он развесил фотографии немецких актрис и фотомоделей в облегченных одеяниях. Старшина считал, что подобный вид улучшает пищеварение командиров и бойцов. Начальник политотдела армии, завидев эту галерею, отреагировал просто:

— Снять срамоту.

Старшина обиделся, но приказ исполнил. Теперь стены были украшены репродукциями фламандских мастеров из трофейных глянцевых журналов, изображавших главным образом гастрономические пристрастия художников. Все это Кухаренко нашел на складе почты. И остался очень довольным. Часть кабинетов отвели розыскному отделению, часть — следователям, а в подвальном помещении разместили камеры для задержанных.

В кабинете Савельева поставили большой сейф, старый кожаный диван, два кресла, резного дерева письменный стол и платяной шкаф. Кирпиченко, проведав как-то своего друга, с завистью заметил:

— Ну ты, Савельев, даешь! Всякую скромность потерял. Кабинет прямо как у наркома.

Когда Савельев приехал, было уже почти девять. Шла ежедневная напряженная работа. В коридоре под охраной автоматчиков на лавках сидели ожидавшие допроса немцы. Бойцы вводили и выводили новых задержанных, военных и штатских. Сновали оперативники, следователи, переводчицы. Не успел майор сделать и пяти шагов, как по отделу разнеслась весть: Савельев прибыл с большущим букетом цветов. Из всех дверей повалил народ. Личный состав хотел знать, что происходит.

Савельев в конце коридора увидел Сизову, красивую, стройную, в новой гимнастерке, в сапожках, по моде ушитых в трубочку. Он остановился с охапкой нарциссов как вкопанный. Напряжение достигло предела. Казалось, что стены искрятся от электрических разрядов. Лена, осторожно отодвинув людей (некоторые же сами расступились перед ней), медленно, глядя Савельеву прямо в глаза, со счастливой улыбкой на лице двинулась ему навстречу. Левой рукой взяла цветы, правой обняла его за плечо и, встав на носки, поцеловала в губы.

Тут все взорвалось. Раздались крики «Ура!», заглушаемые шквалом аплодисментов. А некоторые, самые дерзкие, орали: «Го-о-орько!!!» Вперед вышел помощник Савельева капитан Вершинин и скомандовал:

— Отставить! Все за работу. — Затем подал знак Кухаренко, взял под руки влюбленных и повел их в столовую.

Старшина хлопотал за столом. Ему молча, сохраняя нейтралитет, помогал старший сержант Кулешов. Вошли еще несколько офицеров. Когда в стаканах солнечным цветом заиграл коньяк, предусмотрительно разлитый старшиной, Савельев встал, держа за руку Лену, и просто сказал:

— Друзья! Я люблю эту женщину. Я прошу у нее прощенье за то, что от страха не мог ей в этом признаться раньше. За Лену!

Все дружно опрокинули стаканы и быстро налили вновь. Закусив, капитан Вершинин поднял бокал за Савельева. Снова налили. Лена предложила выпить за всех погибших, оставшихся в живых, за весь отдел армии. Выпили. Кухаренко потянулся за бутылкой, чтобы наполнить стаканы. Савельев опередил его:

— Отставить. Работы невпроворот. Мы с лейтенантом Сизовой едем в госпиталь допрашивать пилота Гитлера. — Лена состроила жалостливую гримасу, показывая, какой у них жестокий и черствый начальник. — Вершинин остается за старшего. Если что экстренное, звони в госпиталь.

Когда все вышли, Лена, крепко прижавшись к любимому, спросила:

— Сашенька. Как же ты решился? Я уже думала всю жизнь в девках проходить.

Он честно признался:

— Не знаю. Какой-то знак сегодня сверху был. Устами подполковника Кирпиченко. Женись, говорит, Саня, да женись. — Они громко рассмеялись. — Кирпиченко в шаферы набивается. Ты согласна?

Она провела рукой по его лицу.

— Я, милый, для тебя на все согласна.

Воспоминания счастливого человека