В один прекрасный вечер, выходя после лекции из аудитории, Гесс познакомил меня с двумя его товарищами, сыгравшими в дальнейшем решающую роль в моей судьбе. Одного звали Альфред Розенберг. Он представился потомственным прибалтийским немцем. Это был среднего роста, худощавый молодой человек, несколько старше меня. Его лицо с крупным, чуть вздернутым носом, тонкими, плотно сжатыми губами, глубоко посаженными глазами, двумя глубокими надгубными складками, идущими от носа к подбородку, выдавало в нем волевого, даже упрямого человека. Говорил он ровным, спокойным голосом с сильным прусским акцентом. Розенберг был хорошо и со вкусом одет. Хотя, должен признаться, он своей холодностью и, как мне показалось, скрытым брезгливым отношением к людям не вызывал особой приязни. Другой был немного плотнее, но такого же роста, что и Розенберг. Огромный лоб. Волосы набриалинены и тщательно зачесаны. Длинный прямой нос. Странные небольшие усы. Крупные, слегка оттопыренные уши. Волевой, несколько выдающийся подбородок. Но главное — глаза. Цепкие, пронзительные, достающие любого собеседника до самого нутра. На нем был не очень свежий темно-серого цвета костюм и такого же характера белая сорочка с узким черным галстуком. Он был представлен Гессом, как Адольф Гитлер.
Я был несколько смущен. Ведь я и без Гесса знал, что Гитлер является одним из самых популярных людей Баварии, ветераном войны, награжденным Железным крестом 1-го и 2-го класса, активистом авторитетной ветеранской организации «Стальной шлем», лидером молодой, но очень популярной в Мюнхене и Нюрнберге национал-социалистической партии. Я никогда в жизни еще не общался с политиками такого уровня. Но мое смущение им было рассеяно.
Гитлер, говоривший с заметным австрийским акцентом, предложил всем выпить по кружке доброго пива. За столиком в маленькой пивной он расспрашивал меня о моем участии в войне, о наградах, о семье, об особенностях летной профессии, о моих увлечениях. Он был чертовски внимательным, деликатным, чутким и любознательным собеседником. Он оставил о себе самое благоприятное впечатление. Расставаясь, Гитлер обратился к Гессу:
— Рудольф. Зачем ты прятал от меня этого парня? Нам бы десяток-другой таких молодых офицеров-ветеранов, как Баур, и партия была бы несокрушима!
Мне же на прощание он сказал:
— Господин обер-лейтенант. Мне было приятно с вами познакомиться и чрезвычайно интересно побеседовать. Думаю, мы обязательно будем вместе. Ваши взгляды, прошу меня извинить, говорю прямо, как солдат солдату, еще не совсем политически оформились. Но главное, что у них есть, здоровая основа и горячее желание служить Германии и немецкому народу. Верю, что вы будете одним из самых известных пилотов новой, сильной и процветающей Германии. — От этих слов я был счастлив.
Мы долго не встречались с ним после завершения цикла университетских лекций профессора Хаустховера. Как-то в конце ноября двадцать второго года Гесс позвонил мне утром на аэродром и спросил, хочу ли я послушать публичное выступление Гитлера? Я ответил утвердительно. Он пригласил меня на семь вечера в пивной зал «Киндлькеллер». При встрече Гесс вручил мне пригласительный билет, заметив, чтобы я не вздумал его потерять. Позже я понял почему. При входе в пивную, имевшую форму прописной буквы «L», стояли охранники. Это были здоровенные детины, одетые в кожаные куртки, подпоясанные ремнями, кепи, галифе армейского образца, заправленные в высокие шнурованные ботинки. У каждого в руках имелась дубинка. Они внимательно осмотрели наши пригласительные билеты, приветливо улыбнулись Гессу и, обратив внимание на мою летную форму с орденскими планками, уважительно посторонились.
Пивная была забита до отказа. Среди приглашенной публики выделялись бывшие офицеры, молодежь, облаченная в баварские национальные костюмы. Было много мелких чиновников, лавочников, рабочих, железнодорожников в черной форме. Подошел Розенберг и сквозь толпу стал прокладывать нам с Гессом дорогу. Мы пробрались к помосту и сели на свободные места слева от него. Затем Гесс с Розенбергом куда-то ушли, а их места немедленно заняли пожилой рабочий в толстой фланелевой куртке, пахнувшей мазутом, и экзальтированная дама неопределенных лет. Она, прижав обе ладони к груди, беспрерывно вертела головой и произносила:
— Ах! Успела. Ах! Успела. Ах! Какое счастье!
На помосте стояли трое мужчин. Гитлера я среди них не узнал. Я повернулся к соседу и спросил, не знает ли он, где Гитлер? Тот подозрительно поглядел на меня, указал на одного из троих и низким, прокуренным голосом произнес:
— Да вот же он. Не видишь, что ли? А вон тот, что слева, низенький, это Макс Аман. Тот, что справа в очках, Антон Декслер. Ты первый раз никак?
— Ага, — буркнул я.
— Не дрейфь. Здесь все свои. В обиду не дадим.