Полет Пустельги

Кирпиченко с Савельевым побежали за старшиной. По длинным коридорам имперской канцелярии, переходам, спускам и подъемам фюрербункера, многие из которых были серьезно повреждены артиллерийским огнем и взрывами гранат, они, наконец, добрались до уже известной им двери в сад имперской канцелярии. Во дворе было светло и свежо. Ветер гонял обгоревшие листы бумаги, свалявшийся сухой мусор, терзал разбитые фанерные ящики, многоголосо свистел в дырках простреленных металлических листов обвалившейся кровли. Во дворе стояли рядовые Олейник, Сероух и Чураков из взвода отдела контрразведки 79-го стрелкового корпуса вместе со своим командиром старшим лейтенантом Панасовым. Увидев свое непосредственное начальство в лице подполковника Кирпиченко и хорошо им знакомого майора Савельева, все подтянулись. Подполковник кивнул в сторону Панасова:

— Докладывай.

— Товарищ подполковник! — Старший лейтенант пытался перекричать противно воющий ветер. — Мы с бойцами выполняли ваш приказ по сбору документов, находящихся в рейхсканцелярии и в бункере Гитлера. Не сортируя документы, мы их складывали в фанерные ящики, которые вместе с офицерами отдела и переводчиками опломбировали и выносили наверх.

— Короче, Панасов. Я свой приказ помню, — оборвал его Кирпиченко.

— Извините, товарищ подполковник. Так вот, когда ящики закончились, мы с бойцами пошли во двор. Тут Чураков и говорит…

— Чураков! Продолжай. — Подполковник впился глазами в невысокого роста, щуплого солдата, стоявшего по стойке «смирно» и державшего у ноги вместо карабина лопату.

— Я товарищ, подполковник, это самое, сразу обратил внимание на ту воронку. — Он указал рукой на неглубокую воронку от бомбы в метре от входной двери. — Земля в ней, ну, это самое, мне показалась уж больно рыхлой и мягкой. Будто кто в ней, понимаешь, ковырялся лопатой. Смотрю, это самое, а в ней фаустпатрон неиспользованный валяется, да еще что-то торчит вроде конца серого байкового одеяла, какими, понимаешь, фрицевские офицеры укрываются. Я с разрешения товарища старшего лейтенанта взял у саперов лопату и спрыгнул, понимаешь, в воронку, вынул фаустпатрон. А там, понимаешь, такое дело! Ну, в общем, перепугался я, товарищ подполковник. Спрыгнул то я на что-то мягкое. Начали мы с Олейником и Сероухом раскапывать. А земли то, это самое, сверху чуточку всего. А под ней обгоревшее серое одеяло. Развернули мы его и ахнули. В воронке, понимаешь, полуобгоревшие трупы мужчины и женщины. — Солдат замолчал и вопросительно посмотрел на своего командира. Продолжил Панасов:

— Мы вытащили эти трупы и решили перекопать воронку. В ней обнаружили трупы двух собак, овчарки и щенка.

Кирпиченко, выслушав доклады, спросил:

— Где останки людей?

— За дверью, на лестничном переходе. — Предваряя возможный вопрос командира, старший лейтенант Панасов продолжил: — Трупы собак там же.

— Молодцы. Дерябин! — Кирпиченко обратился к подошедшему чуть позже капитану, своему помощнику. — Трупы людей, а также собак отправить в отдел. Установить усиленную охрану. Никого к ним не допускать до моего или полковника Грабина распоряжения. Составить вместе с Панасовым акты об обнаружении трупов людей и собак. Приказ понятен?

— Так точно, товарищ подполковник, — откозырял Дерябин. — А если журналисты явятся? Что тогда делать?

Кирпиченко поморщился, неспешно закурил и обратился к Панасову:

— Старшой! Выполняй приказ. Собирайте документы. Бойцов своих, если подтвердится, что это Гитлер и Браун, представишь к медали «За отвагу». Нет. Чуракова к «Красной звезде». Свободны.

Когда Панасов с бойцами ушли, Кирпиченко смерил Дерябина с ног до головы взглядом прищуренных глаз и спросил:

— Капитан. Мы с тобой сколько вместе?

— Два года, товарищ подполковник.

— За это время обезьяну можно научить при подчиненных не задавать глупых вопросов. Да еще про журналистов. А ты вроде помощник начальника отдела контрразведки корпуса? Дополнительные вопросы есть?

— Никак нет. Разрешите идти?

Кирпиченко с Савельевым, внимательно осмотрев обгоревшие трупы людей, обратили внимание на сохранившиеся фрагменты шерстяных брюк темного, почти черного, цвета и кремового цвета мундира. На одеяле под трупами они обнаружили золотую запонку со свастикой, покрытую эмалью вишневого цвета, и маленькую заколку для волос, выполненную в виде головы крокодила из золота или позолоченного серебра. Составили акт об обнаружении, который подписали Кирпиченко, Савельев, бойцы взвода охраны и старшина Кухаренко.

Подполковник, сидя на корточках рядом с обгоревшими трупами, сказал:

— Ну, Саня, начинается самое гадкое время в нашей с тобой жизни. Уж ты мне поверь. — Он встал, выпрямился, устало потянулся и продолжил: